Ирена Сендлер (15.02.1910—12.05.2008)
В 1940 году Ирене Сендлер было 30 лет. Она прогуливалась в Варшавское гетто и носила туда пищу, лечущее средство, одежку. Скоро немцы издалече запрет на посещение гетто. Тогда Ирена Сендлер устроилась на работу в муниципалитет и продолжала ходить туда как работник санитарной службы. В это время она уже была членом подпольной польской организации «Жегота», предназначенной для спасения евреев.В гетто Ирена Сендлер прогуливалась по домам, подвалам, баракам и всюду искала семьи с детками. Она предлагала родителям дать ей малышей, чтоб вывезти их из гетто. Гарантии никакой. Ее могли арестовать при выезде из гетто, могли по доносу схватить позже, уже за стенками гетто; немцы также могли найти малышей на той стороне стенки и выслать их в Треблинку. Но все таки предки отдавали Ирене Сендлер собственных малышей. В различных источниках именуется различное количество малышей, вывезенных Иреной Сендлер из гетто, но никто не именует цифру меньше, чем 2400. Возраст — от 6 месяцев до 15 лет.
Ирена Сендлер, эта малая круглолицая дама, была не только лишь смелым человеком, да и очень организованным, ответственным работником. На каждого малыша она заводила карточку, где записывала его прежнее имя, его новое имя, также адресок приемной семьи. Много написано и много понятно о польском антисемитизме во время войны, но были и такие семьи, которые в это голодное время брали малышей к для себя, была и организация «Жегота», и была Ирена Сендлер. Из польских семей малышей распределяли по детским домам уже как польских малышей. Адресок и номер детского дома Ирена Сендлер тоже заносила в карточку. Это была целая система спасения, которая работала в самом центре отчаяния, безнадежности, голода, мрака и ликвидирования.
Ирена Сендлер была арестована по доносу анонима. Аноним не раскрыт до сего времени и уже никогда не будет раскрыт. Этот человек так и уходит во тьму времени без имени и фамилии. Просто фигура без лица и голоса, просто черный силуэт на фоне светлого окна.
Оставаясь анонимом, он отрешался от вознаграждения. Означает, им двигала не корысть. Личной неприязни к Ирене Сендлер он иметь не мог. Так что все-таки им двигало, этим человеком, который, как я предполагаю, пережил войну и влился в ряды строителей социализма в новейшей Польше? В скользком клубке понятий, жившем в его душе, копаться может только проф доктор в резиновых перчатках и проф писатель с энтузиазмом к хоть каким проявлениям жизни.
Может быть, там была не одна мотивация, а несколько. Во-1-х, антисемитизм. Он не мог допустить, чтоб полька, его соотечественница, выручала еврейских малышей тогда, когда немцы их уничтожали. Во-2-х, внимательность и страсть к порядку. Нельзя нарушать законы, установленные властью, пусть и германской. Неважно какая власть ведь от Бога? Он наверное был верующим, католиком. Тогда, означает, власть Гитлера тоже от Бога?
Естественно, это очень схематично, правильно, слабо. Все могло быть совершенно по-другому. Я не знаю, как именовать ту глухую подлость, которая бывает в людях.
Он был усмотрительным, осмотрительным человеком. Гарцевать со своим доносом на свету всеобщего обозрения он не желал. Я думаю, осознавал, что от германцев лучше держаться подальше. И от поляков тоже лучше держаться подальше, не достаточно ли как все может оборотиться. Сказал куда нужно, показал внимательность, удовлетворил свою страсть к порядку — и живи расслабленно далее.
В гетто Ирена Сендлер прогуливалась с иконкой, на которой было написано «Я верю в Бога». С этой иконкой она и попала в гестапо. В гестапо Ирене Сендлер сломали руки и ноги. Немцы желали знать, как работает «Жегота» и кто за ней стоит. Это, кстати, желают знать любые представители власти, помешавшиеся на собственной власти. Они не могут осознать, что за людьми никто не стоит, что люди действуют по своей воле, по собственному свободному усмотрению. Я никого ни с кем не сравниваю, я никак, ни при каких обстоятельствах не сравниваю нацистскую власть в Польше ни с кем. Я только говорю о неких психологических чертах, характерных неким людям в схожих соц позициях. Когда я писал о дольщиках, объявивших голодовку в Домодедове, один представитель власти уверял меня с жаром и пылом, что за голодающими кое-кто стоит. То, что люди могут сами биться за свои права, казалось ему неосуществимым.
Стеклянную банку со собственной картотекой Ирена Сендлер закопала в саду у собственной подруги. Она не выдала германцам размещение дерева, под которым зарыта банка, и таким макаром не отдала им разыскать спасенных ею малышей и выслать их в Треблинку. Она не выдала и собственных товарищей из муниципалитета, которые делали для малышей документы. Не выдала она и тех, кто помогал ей выводить малышей через здание суда, примыкавшее к гетто. Она не только лишь не выдала никого, она к тому же не разучилась улыбаться. Все, кто встречался с ней, пишут, что она всегда улыбалась. На всех фото, что я лицезрел, на ее круглом лице была ухмылка.
Ирена Сендлер действовала не одна. К примеру, во всех рассказах о ее деятельности в гетто упоминается шофер грузовика, в кузове которого она вывозила малышей. В неких источниках идет речь не о грузовике, а о тележке, и не о шофере, а о вознице. Может быть, это неурядица, а может, были и грузовик, и тележка, и шофер, и возница.
У шофера была собака, он сажал ее с собой в кабину. Как он лицезрел германцев, он свирепо надавливал собаке на лапу, и та, бедная, заходилась жалобным лаем. Лай был должен заглушить плач, если б он в этот момент раздался из кузова. Собака не понимала, чем провинилась и за что владелец ногой в томном сапоге лупит ей по лапе. Но собаки стремительно обучаются, и скоро она уже поднимала лай по первому движению ноги владельца. Эта собака тоже участвовала в спасении малышей.
Были не только лишь шофер грузовика, и не только лишь возница тележки, и не только лишь собака, которую я представляю беспородным большим псом серо-рыжей масти, с мокроватым носом и блестящими голодными очами. Были к тому же люди, которые выкупали Ирену Сендлер из гестапо. Хваленая германская бюрократия оказалась продажной. Это счастье, что чиновники бывают продажными, коррупция в неких критериях — единственный путь, ведущий к спасению жизни либо к справедливости. Сумма, за какую неизвестный гестаповец согласился выпустить Ирену Сендлер из кутузки, нигде не указана. Я думаю, все бумаги были оформлены верно. Другими словами протокол расстрела был написан идеально и пошел по инстанциям. В бухгалтерии его вложили в правильную папку и выписали надлежащие суммы. Может быть, кто-то даже получил премию за то, что расстреливал в нерабочие часы. На кремацию тела тоже было выписано сколько-то рейхсмарок, которые, нужно считать, польский могильщик либо германский боец со размеренной душой положил в кармашек и пропил в пивной. Только самого расстрела не было.
Выкупленную Ирену Сендлер с переломанными руками и ногами и распухшим от побоев лицом немцы выкинули в лесу из машины. Люди из «Жеготы» подобрали ее. Иконка была при ней. Подполье снабдило ее документами на другую фамилию. До конца войны она в гетто не появлялась. Ну и появляться было негде: весной 1943 года немцы решили совсем устранить гетто. Отряды СС, войдя в гетто, нарвались на огнь, который велся с крыш, из окон и даже из подземных коллекторов. Это было 1-ое восстание в европейском оккупированном городке, и германцам не удавалось подавить его два месяца. С Францией они совладали резвее.
После войны Ирена Сендлер отрыла свою стеклянную банку. Она была очень упрямая дама. Она достала свои карточки и попробовала найти спасенных малышей и их родителей. Она одна-единственная знала, какие польские имена носят выведенные из гетто еврейские малыши и в каких детских домах они живут. Ничего не вышло, ей не удалось воссоединить семьи. Родителей у малышей больше не было.
Ирена Сендлер тихо жила в собственной однокомнатной квартирке в Варшаве. Я был в Варшаве в 1983 году. Военное положение в Польше было введено только-только. Я помню, как бродил по темным, заснеженным улицам и входил в католические храмы. Помню поддон в продуктовом магазине, на котором в лужице крови лежала одинокая кость с наростами мяса. Помню угрюмые лица поляков. Сейчас я думаю, что во время тех моих блужданий по незнакомому городку, в тех магазинах посреди сумрачных людей, в тех соборах, где я тихим чужаком стоял за спинами молящихся, я мог повстречать ее. Как жалко, что не повстречал.
Темным прохладным днем я в один прекрасный момент стоял на длинноватом заснеженном перроне — не помню, какой город это был, — и ожидал поезда. Поезда в Польше были или сероватые, или сизые, и от их лязга и стука веяло тоской. Я бродил по нетронутому снегу в ожидании поезда и вдруг увидел таблицу с расписанием поездов, на которой было обозначено, в каком часу и с какого перрона идет поезд в Освенцим.
В 2006 году, когда Ирене Сендлер было 96 лет, правительство Польши и правительство Израиля выдвинули ее на Нобелевскую премию мира. В связи с выдвижением на премию о ней в тот год в первый раз написали газеты. Вот тогда Ирена Сендлер и ее история стали известны многим людям. Я читал несколько газетных публикаций, в каких о ней еще до присуждения премии писали как о лауреате. Но премию получил вице-президент США Альберт Гор за свою лекцию об сбережении энергии.
Естественно, умопомрачительно, что выбирая меж Иреной Сендлер и Альбертом Гором, Нобелевский комитет избрал Гора. Мне кажется, после чего Нобелевскую премию мира можно больше не вручать. Это пустышка, в какой смысла нет, а есть только средства. Премия опорочилась. Еще больше для меня умопомрачительно, что Альберт Гор, приличный мужик, живущий в большенном доме, ни в чем же не нуждающийся, принадлежащий, как говорится, к сильным мира этого, принял премию. Обеспеченный стал еще богаче, сытый стал еще больше сытым, глобальная номенклатура поделила меж собой очередной кусочек, а малая тихая дама как жила в собственной однокомнатной квартирке в Варшаве — так и осталась там жить.
Я знал про Ирену Сендлер издавна. Я читал про нее в различных источниках. И всякий раз, читая про нее, я гласил для себя, что нужно написать о ней, но всякий раз откладывал это дело. Так как ощущал несоответствие всей этой истории с арсеналом слов, находящимся в моем распоряжении. Я не уверен, что могу словами это поведать. Про молоденькую даму, денек за деньком ходившую в гетто, про шофера, про собаку, про стеклянную банку, зарытую в саду. Перед некими темами и событиями человечий язык — по последней мере мой язык — впадает в обморок.
На деньках я получил письмо от неведомого мне адресата. Это был дальний отзвук рассылки, которую начал непонятно кто и непонятно когда. В рассылку вовлекались все новые и новые люди, а мой адресок случаем попал в нее. Все письмо состояло из коротко изложенной истории Ирены Сендлер. Заканчивалось письмо так: «Я вношу собственный небольшой вклад, пересылая Вам это письмо. Надеюсь, Вы поступите так же. Прошло более шестидесяти лет со денька окончания 2-ой мировой войны в Европе. Это электрическое сообщение рассылается как цепочка памяти о миллионах людей, которые были убиты, расстреляны, изнасилованы, сожжены, заморены голодом и унижены!
Стань звеном в цепочке памяти, помоги нам распространить письмо по всему миру. Разошли его своим знакомым и попроси их не прерывать эту цепь.
Пожалуйста, не нужно просто удалять это письмо. Ведь на то, чтоб переадресовать его, будет нужно не больше минуты».
Вот я переслал вам это письмо.
Алексей Поликовский
обозреватель «Новой»
