До тех пор пока дети не умеют членораздельно говорить, их «речь» состоит из однообразного лепета, в котором можно различить последовательности повторяющихся (например, «ба-ба-ба») или чередующихся слогов («ба-бо-ба»). Но что при этом происходит мозгу и речевом аппарате малышей? Действительно ли это лепетанье помогает освоить речь? И почему это занимает так много времени?..
Дина Липкинд и Офер Черниховский из Городского университета Нью-Йорка (США) вместе с японскими коллегами из Института физико-химических исследований (RIKEN) в своих экспериментах пытались выяснить, как происходит обучение молодых зебровых амадин песням. В песнях амадин можно различить разные слоги, и учёные хотели понять, можно ли заставить пернатых переключиться с одной последовательности слогов на другую. То есть сначала птенца учили песне с последовательностью слогов «A-B-C», а потом пытались переключить его на последовательность «A-C-B».
Оказалось, что вместе со слогами амадины выучивают и их последовательность: птицы переходили на новую песню спустя недели непрекращающихся тренировок. Такие же результаты были и в опытах с японскими амадинами, жившими в более естественной среде: в просторных вольерах в окружении других амадин.
Тогда исследователи обратились к коллегам из Нью-Йоркского университета (США) с вопросом, не наблюдается ли чего-то подобного у младенцев, когда те учатся говорить? И вот при анализе записей детского лепета выяснилось следующее. Когда дети осваивают новый слог, они сначала всё время повторяют только его, не комбинируя с другими. Потом они начинают прикреплять его к иным слогам, причём новый слог почти всё время занимает краевое положение. Так, если новый слог — «бо», то на втором этапе младенческий лепет будет выглядеть, как «ба-ба-бо» или «бо-ба-ба», и лишь иногда будет проскакивать «ба-бо-ба». Как и для птенцов, для детей было очень трудно поместить новый, ещё не вполне знакомый слог в середину давно знакомых звуков. Это, как полагают авторы работы, может объяснить, почему дети начинают говорить после того, как выучиваются понимать чужую речь.
Полученные данные ещё раз убеждают нас в том, что птичье пение может быть удобной и вполне адекватной моделью при изучении человеческой речи. Совсем недавно такие предположения числились по разряду поэтических преувеличений, но никак не научных гипотез — всё-таки птицы и люди слишком сильно отличаются, в том числе и тем, как они используют звуки. Однако в последние годы учёные стали обнаруживать всё больше «вокальных параллелей» между пернатыми и нами. Во-первых, это ген FOXP2, который оказался нужен как птицам, так и людям, дабы речевой аппарат работал как часы. Во-вторых, выяснилось, что и человеческая речь, и птичье пение зависят от похожих структур в мозге. Наконец, были замечены поведенческие сходства в том, что касается вокально-речевых практик: и птенцы, и дети учатся с голоса взрослых, и появление полноценных фраз проходит одни и те же этапы.
Разумеется, никто не говорит, что птицы могут придавать своим вокальным слогам и фразам те же значения, что человек придаёт своим словам. То есть в изучении человеческого абстрактно-языкового мышления птицы нам вряд ли помогут. Однако с их помощью можно узнать многое о том, как реализуются основные речевые принципы, как можно преодолеть речевые расстройства, которые возникают из-за того, что эти самые базовые принципы вдруг не срабатывают.
