В тяжелейших воздушных схватках 1943—1944 годов русские ВВС не только лишь смогли сдержать напор Люфтваффе, да и равномерно захватить оперативное приемущество в воздухе, которое сохранилось до самого конца войны
Первой удачной для русских ВВС операцией в войне стало схватка в небе над Кубанью, длившееся с середины апреля до начала июня 1943 года. После разгрома под Сталинградом германские группы армий «А» и «Дон» закрепились в районе Ростова и на Таманском полуострове. Стремительно построив на Тамани очень укрепленную линию обороны, получившую заглавие Голубая линия, немцы накрепко прикрыли Крым, что позволяло им держать под контролем все морские коммуникации. Практически все место меж Черным и Азовским морями представляло собой сплошную линию обороны. В итоге части Северо-Кавказского фронта, начавшие пришествие в марте 1943 года, достаточно стремительно «увязли» в районе Новороссийска, неся огромные утраты. Выходом из сложившейся ситуации стала блестящая морская десантная операция, проведенная в районе Мысхако и позволившая русским войскам захватить маленький плацдарм, получивший заглавие Малая земля. Конкретно из-за Малой земли и развернулась наикрупнейшая с начала войны воздушная битва. 17 апреля одна из наилучших в Люфтваффе эскадр пикирующих бомбардировщиков StG2 под командованием Эрнста Купфера начала «обработку» русского плацдарма, обрушив на него несколько сот тонн авиабомб. Только за один сей день германские пикировщики сделали около 500 боевых вылетов, другими словами любой из летчиков вылетал более 5 раз!Русским истребителям не удалось помешать «Юнкерсам-87», либо «Штукам», из-за энергичного противодействия противника. Положение получило так угрожающий нрав, что маршал Жора Жуков и командующий ВВС маршал Александр Новиков приняли решение о срочной переброске на Кубань 3-х авиакорпусов и 267-й истребительной авиационной дивизии (ИАД) из резерва верховного командования. Таким макаром, полное количество русских самолетов в этом районе превысило 1 000 единиц, и уже на последующий денек в небе над Мысхако началось жестокое воздушное схватка. В течение месяца на этом участке протяженностью 30 км каждый денек происходили беспрерывные воздушные бои с ролью истребителей, бомбардировщиков и штурмовиков. И нужно сказать, что конкретно в процессе этих схваток стратегия русских ВВС существенно усовершенствовалась.
К началу июня 1943-го интенсивность воздушных боев резко снизилась. Предпосылкой тому послужила переброска всех германских штурмовиков и бомбардировщиков на центральный участок фронта — под Курск. Русские ВВС также начали передислокацию в этот район. Конкретно там должна была отважиться судьба войны.
В июне 1943 года в районе так именуемого Курского выступа германское командование сосредоточило около 2 000 самолетов, что составило 70% всей авиации, дислоцированной на Восточном фронте. Истребительные эскадры противника имели на вооружении существенное количество самых современных тогда «Фокке-Вульфов 190 А-4», снаряженных 4 пушками и 2 пулеметами. В распоряжении штурмовых эскадр поступили последние модификации пикировщика Ju-87G с 2-мя 37-миллиметровыми пушками на борту в навесных контейнерах, также бронированные штурмовики «Хеншель-129», созданные для действенной борьбы с танками.
Русское командование с учетом резервов располагало на Курском направлении приблизительно 5 000 самолетов всех типов. Схватка началось 5 июля 1943 года. По показаниям участников и свидетелей битвы, ничего подобного не лицезрел никто и никогда. Сотки русских и германских самолетов сразу находились в воздухе, жестокие бои велись на всех высотах — от нескольких км до нескольких метров над землей.
Практически шестеро суток истребителям Люфтваффе удавалось задерживать оккупированнное на первых порах преимущество в воздухе. Достигнуть этого они смогли ценой несусветного напряжения сил: 5 — 6 вылетов в денек были тогда совсем обыденным явлением, некие же пилоты совершали до 9 каждодневных вылетов!
Русские ВВС не сходу «втянулись» в схватка. И хотя самолетов было много, летали они маленькими группами, не превышавшими 10 машин. Система наблюдения, оповещения и наведения самолетов на цели противника сначала была далека от эталона, ну и внедрение «кубанского» способа шло с огромным трудом. В итоге русские истребители часто оказывались не там, где необходимо, что значительно упрощало задачки германских пилотов.
Сложившуюся ситуацию удалось выправить только к 10 июля, когда командиры авиакорпусов и дивизий начали лично управлять авиачастями по радио, находясь при всем этом на передовых позициях наземных войск и координируя деяния летчиков в «режиме реального времени». В бой стали посылать не маленькие группы самолетов, а сходу целые полки, насчитывающие от 30 до 40 машин.
Благодаря тому что практически на всех новых Як-7 и Ла-5, не говоря уже о высококлассно снаряженных «лендлизовских» «Аэрокобрах», были установлены радиостанции, появилась возможность наводить их на самолеты Люфтваффе по радио, что исключало необходимость непрерывного патрулирования, как это было ранее.
Кроме этого, русская сторона для обнаружения самолетов противника развернула 6 радиолокационных станций (РЛС), показавших себя с самой наилучшей стороны. К тому же была развернута целая сеть наземных постов наблюдения, любой из которых имел сейчас телефонную связь. И пусть вся эта система действующего ранешнего обнаружения и наведения на противника собственных истребителей по радио была почти во всем скопирована с германской, она сходу позволила вывести управление воздушным боем на совсем другой уровень. Непременно, не всегда хватало четкости действий в сопоставлении с доведенной до автоматизма германской системой, и все же русские истребители успевали все почаще перехватывать германские бомбовозы до их захода на цели, а не после.
К тому же вот тогда сформировался и получил свое развитие особенный боевой порядок русских истребителей, просуществовавший до самого конца войны и получивший заглавие «кубанская этажерка». Сущность его состояла в том, что истребители, находящиеся в воздухе, эшелонировались по высоте в несколько ярусов, что значительно затрудняло германцам проведение неожиданных атак и позволяло русским истребителям восполнить проигрыш в скороподъемности.
В процессе тех боев отлично показал себя 16-й Гвардейский истребительный авиационный полк (ГИАП), возглавляемый выдающимися летчиком Александром Покрышкиным и имевший на фоне других полков малое количество утрат и самую высшую результативность. Сам же Покрышкин в небе над Кубанью сбил 16 самолетов, а командир эскадрильи из его полка Дмитрий Глинка — 21.
12 июля наземное пришествие германцев на Орловском направлении захлебнулось, положив начало контрнаступлению русских войск, начавшемуся 3 августа на Белгородском направлении. Тот факт, что немцы потерпели беду, становился совсем естественным. В итоге быстрой атаки русских танков на северном фасе Курского выступа дело и совсем «запахло» разгромом, но здесь в ситуацию вмешались Люфтваффе, смогшие практически спасти отступающие наземные части. Штурмовые эскадры StG 1 и 2 смогли ценой страшенных утрат приостановить продвижение русских танков в районе Карачева. В итоге в неких германских эскадрильях осталось менее чем по одному самолету!
Боевые деяния на Курской дуге длилось до середины августа, но ни о чем, не считая стабилизации полосы фронта, немцы уже не помышляли. В этом потрясающем сражении Люфтваффе, утратив около 1 000 самолетов против 2 500 русских, сделали максимум вероятного, но даже этого оказалось недостаточно.
В особенности томные утраты понесли их бомбардировочные и штурмовые эскадры, вернуть прежний уровень подготовки которых так и не удалось до самого конца войны. У истребителей утраты были не настолько высоки, но во огромном количестве беспорядочных и бесчеловечных «собачьих свалок» погибло очень огромное количество «экспертов» и просто «крепких» пилотов, составлявших костяк истребительных эскадр. Отныне уровень Люфтваффе стал понижаться. И пусть это понижение нельзя было именовать обвальным — до самого конца их эскадры смогли сохранить высшую боеспособность, но германские пилоты были уже обязаны мыслить не столько о прекрасных победах, сколько о ординарном выживании. Гюнтер Ралль, одержавший 275 побед, так охарактеризовал то время: «Ближе к середине 2-ой мировой войны, в 1943—1944 годах, российские накопили большой опыт ведения боевых действий, и у их появились машины, отвечавшие требованиям тех дней».
Стремясь приостановить лавину американских стратегических бомбардировщиков В-17 и В-24, немцы были обязаны перебросить с Восточного на Западный фронт половину всех собственных истребителей, оставив в протяжении всего русского фронта менее 395 машин. В конечном итоге преимущество русских истребительных авиачастей возросло десятикратно.
К середине войны в русских ВВС появилось огромное количество общепризнанных мастеров воздушного боя и сейчас узнаваемых чуть ли не многим: Иван Кожедуб, Александр Покрышкин, Жора Речкалов, Арсений Ворожейкин, Алексей Алелюхин, Жора Костылев, Александр Клубов и многие другие летчики-асы.
Но, к огорчению, только очень узенькому кругу людей, связанных с авиацией, понятно, что самым действенным русским асом Величавой Российскей войны, одержавшим более сотки побед, является Иван Евграфович Федоров.
В 1932 году, будучи 18-летним, Иван Федоров, подобно тыщам собственных сверстников, поступил в школу военных пилотов, где сразу проявились его уникальные возможности. Уже через 7 месяцев он на «отлично» сдал все экзамены за два года обучения и даже был награжден валютной премией и ценным подарком самим наркомом обороны Ворошиловым. Потом Федоров был ориентирован в должности младшего летчика в одну из авиачастей Киевского особенного военного окрестность, где через два года насыщенных полетов и занятий в возрасте 21 года(!) был назначен командиром 17-го авиаполка 56-й авиабригады.
В 1937-м Федоров в числе многих узнаваемых летчиков тех пор отправился в Испанию делать «интернациональный долг». Практически за год войны Федоров одержал 20 воздушных побед и сделал два тарана. После Испании был Халхин-Гол, а потом Финская война. Возвратившись на родину, он был представлен к званию Героя Русского Союза. Но получить Золотую Звезду Федорову было не судьба.
На проводящемся в Кремле банкете в честь «воинов-интернационалистов», куда были приглашены и летчики, и пехотинцы, и танкисты, и мореплаватели, появилась стычка, закончившаяся стрельбой. Были и жертвы. Федоров, попавший под «горячую руку» служащих НКВД, был объявлен одним из зачинщиков скандала. В итоге представление на «героя» было отозвано, а на Лубянке на Федорова заведена особенная папка.
Из ВВС Федорову пришлось уйти. Он стал испытателем в КБ Лавочкина. Но НКВД так и не оставило летчика в покое и сделало все, чтоб сломать ему и жизнь, и карьеру
Война застала Федорова в Горьком, где он работал на заводе испытателем. Целый год он безрезультативно «бомбардировал» высшие инстанции рапортами с просьбой выслать его на фронт, а в июне 1942-го просто сбежал на войну на опытнейшем истребителе ЛаГГ-3, сделав на прощание три «мертвые петли» под мостом через Волгу
До полосы фронта было практически 500 км пути, где его не только лишь обстреливали зенитки, да и штурмовали два МиГ-3 столичных сил противовоздушной обороны. Счастливо избежав угрозы, Иван Евграфович приземлился на аэродроме подмосковного Клина, в расположении штаба 3-й воздушной армии.
Командующий армией, прославленный полярный летчик Миша Громов, выслушав подробный доклад «волонтера», принял решение бросить его у себя. За 1-ые полтора месяца Федоров сбил 18 германских самолетов и уже в октябре 1942 года был назначен командиром 157-го истребительного авиационного полка. Весну 1943-го он повстречал уже командиром 273-й авиадивизии. А еще с лета 1942 до весны 1943 года Федоров командовал уникальной группой из 64 летчиков-штрафников, сделанной по личному распоряжению Сталина. Тот считал неразумным отправлять пусть даже серьезно провинившихся пилотов в наземные штрафбаты, где они не могли принести никакой полезности, ну и ситуация на фронте тогда складывалась так, что каждый обученный и опытнейший пилот был практически на вес золота. Но командовать этими «воздушными хулиганами» никто из асов 3 ВА, куда были прикомандированы штрафники, не желал. Тогда и Федоров сам вызвался управлять ими. При том, что Громов наделил его правом расстреливать на месте каждого при мельчайшей попытке непослушания, Федоров этим правом не пользовался никогда.
В мае 44-го Федоров, добровольно уйдя с должности командира 213-й авиадивизии, не хотя заниматься «бумажной», по его воззрению, работой, стал заместителем командира 269-й авиадивизии, получив возможность больше летать. Скоро ему удалось собрать специальную группу, состоящую из 9 летчиков, совместно с которыми он занимался так именуемой «свободной охотой» за линией фронта.
После кропотливо проведенной разведки группа федоровских «охотников», отлично знавшая размещение аэродромов противника, обычно к вечеру пролетала над одним из их и сбрасывала вымпел, представлявший собой банку из-под американской тушенки с грузом и запиской снутри. В этой записке, написанной на германском языке, летчикам Люфтваффе предлагалось выйти на поединок, при этом строго по числу прилетевших с русской стороны. В случае нарушения численного паритета «лишние» просто сбивались на взлете. Немцы, очевидно, вызов воспринимали. В этих «дуэлях» Федоров одержал 21 победу. Но, пожалуй, самый собственный успешный бой Иван Федоров провел в небе над Восточной Пруссией в конце 1944-го, сбив сходу 9 «Мессершмитов», изготовившихся для атаки Ил-2 и неосторожно собравшихся в круг. За все эти калоритные заслуги ас получил фронтовое прозвище Анархист.
Все летчики «группы Федорова» получили звание Героя Русского Союза, а двое из их — Василий Зайцев и Андрей Боровых — были удостоены его два раза. Исключение составлял только сам командир. Все представления Федорова к этому званию как и раньше «заворачивались».
В феврале 1945 года германское командование, стремясь сдержать пришествие русских войск на Берлин, перебросило сейчас уже с Запада на Восток около 500 истребителей. Но «разогнавшийся каток» было уже не приостановить.
В последний год войны Люфтваффе столкнулись с неуввязками русских ВВС времен начала войны. Уровень подготовки юных пилотов был удручающе низок — всего 50 часов налета в учебных подразделениях против 300 часов «образца» 42-го. Новобранцы фактически здесь же отчаливали в 1-ый самостоятельный боевой вылет, очень нередко становившийся последним. Очень нехорошим было также и снабжение горючим. Вобщем, качество германских истребителей как и раньше оставалось очень высочайшим.
В конце войны немцы летали на «Мессершмитах» Bf-109G 10, G-14 и K-4, также на в особенности успешном FW-190 D-9 «Дора». Все эти истребители развивали скорость до 700 км/ч и благодаря хорошим ТТХ давали опытным пилотам возможность добиваться фуррора в критериях большого численного приемущества противника, а новеньким — оторваться от преследования.
Люфтваффе до самого конца не утрачивали собственной эффективности, довольно сказать, что утраты русских ВВС в 1945 году составили около 2 000 истребителей, а Люфтваффе — около 1 000.
И все таки в мае 1945-го русская военная авиация, ставшая к тому времени организованной и опытной боевой силой, праздновала заслуженную победу над наилучшими летчиками в мире. Пилоты Люфтваффе были бесжалостными, но неплохими учителями. Ученики же, как это нередко бывает, затмили собственных учителей, хотя последние взяли за это обучение очень высшую плату.
Во всех больших воздушных схватках середины и конца войны активное роль воспринимал один из более выдающихся летчиков-истребителей 2-ой мировой войны, самый действенный пилот Люфтваффе Эрих Хартманн из JG-52, одержавший на Восточном фронте 352 победы.
Попав на фронт в октябре 1942-го, будучи 20 лет от роду, свою 150-ю победу он одержал уже через год. Хартманн смог довести до совершенства основной тактический прием, присущий германским истребителям, — неожиданную атаку противника. Сам он штурмовал, обычно, исключительно в том случае, если для этого были подходящие условия, всячески стараясь не ввязываться в маневренные бои, так именуемые «собачьи свалки». Как гласили в Люфтваффе, он был из числа тех, кто предпочитал летать «головой», а не «мускулами». Хотя и в «мускульном» стиле пилотирования с Хартманном могли сравниться очень немногие. В учебном подразделении управлять боевым истребителем его учил фаворит Германии по высокому пилотажу Эрих Хохаген.
Эрих Хартманн стремился сделать свои деяния очень действенными и, как никто другой, преуспел в этом: «Меня никогда не заботили трудности воздушного боя. Я просто практически никогда не ввязывался в поединок с русскими. Моей стратегией была внезапность. Забраться повыше и по способности зайти со стороны солнца... Девяносто процентов моих атак были неожиданными и заставали противника врасплох. Если я добивался фуррора, то стремительно уходил, делал маленькую паузу и вновь оценивал обстановку…»
Еще будучи в учебных подразделениях, Хартманн отличался редчайшими возможностями в воздушной стрельбе, фактически всегда перекрывая установленные нормативы. А во время боевых действий для него не составляло особенного труда поразить цель с 300 метров, хотя любимой его дистанцией было расстояние «пистолетного выстрела», а конкретно 50 — 70 метров. Потому его истребитель по последней мере 5 раз повреждался отлетающими осколками его «жертв», а Хартманн был обязан идти на посадку. Вообщем, это «упражнение» он проделывал за войну в общей трудности 15 раз, но всегда только из-за поражения его самолета зенитным огнем, чужими осколками либо в итоге технических дефектов. Другим же истребителем Эрих Хартманн не был сбит в бою никогда, и никогда за всю войну он не получил ни 1-го ранения. Правда, после одной из собственных посадок «на брюхо» он попал в плен, но практически сразу смог бежать.
Гигантскую роль в военной карьере Хартманна сыграл его 1-ый фронтовой учитель, фельдфебель Эдмунд Россман (93 победы), к которому Эрих «распределился» в качестве ведомого. Вот, как сам Хартманн вспоминал тогдашний собственный «курс юного бойца»: «Чувство свободного полета в критериях боя развивается достаточно поздно. Управление самолетом уже не стоит на первом месте. Мысли настраиваются на новые требования, тогда и ты начинаешь созидать самолеты противника. Но если летчик, к которому тебя прикрепили ведомым, не дает для тебя развивать эти свойства, тебя непременно собьют… Я был мальчиком, слепым, как что родившийся котенок. Позднее я не мог для себя представить, что было бы со мной, если б меня отправили в 1-ый боевой полет с невнимательным и безразличным к судьбе юного летчика ведущим. А таких у нас было много. Россман не только лишь провел меня через этот критичный период, но также научил основам техники выполнения неожиданной атаки, без которой я при условии, что меня самого ранее не сбили, стал бы самым обыденным летчиком».
Потом, уже будучи удостоенным в числе всего 9 пилотов Люфтваффе высших военных наград рейха — Рыцарского креста с Дубовыми листьями, Клинками и Бриллиантами, Эрих Хартманн больше всего гордился тем, что за всю войну не растерял ни 1-го ведомого.
Длительное время Хартманн летал на «Мессершмите», нос которого был разрисован узором из темных лепестков, схожих на цветок. Кстати, фронтовым прозвищем Хартманна было Буби, либо Детка, приобретенное им за откровенно мальчишескую наружность. Вобщем, за голову этого Дети русское командование обещало валютную премию в 10 000 рублей, получить которую не судьба было никому
За время боев на Кавказе, Украине, в Румынии, Венгрии и Чехословакии Эрих Хартманн сделал 1 425 боевых вылетов и принял роль в 825 воздушных боях.
В мае 1945 года, сдавшийся совместно с другими пилотами JG-52 в плен к янки, он был передан русским властям. Проведя в сталинских лагерях 10 лет, он возвратился домой в октябре 1955 года. А в 1957-м, пройдя в США курс обучения пилота реактивной авиации, поступил на службу в ВВС ФРГ и много лет командовал наилучшей истребительной эскадрой Бундеслюфтваффе
JG-71 «Рихтхофен». Эрих Хартманн вышел в отставку в 1970-м в звании оберста (полковника). Погиб самый действенный ас 2-ой мировой войны в 1993 году.
Максим Моргунов
Задвижки стальные клиновые полнопроходные применяются в качестве запорных устройств на технологических линиях нефтяной и газовой промышленности.
