Королевские карты
Документы, связанные со штабными играми января 1941 года, объединены в 14 дел Русского муниципального военного архива (ф. 37977, оп. 5, дд. 564--577). Они позволяют фактически стопроцентно вернуть всю предысторию игр и их ход.
Сначало Генштаб планировал одну стратегическую игру, на так именуемом северо-западном театре -- от Бреста до Балтики. 11 октября 1940 года нарком обороны маршал С. Тимошенко утвердил соответственный документ, приготовленный начальником Генштаба К. Мерецковым и начальником оперативного управления ГШ Н. Ватутиным. В нем предписывалось провести двухстороннюю штабную игру на картах по теме «Наступательная операция фронта с прорывом У[крепленного] Р[района]». Участники игры -- командующие окрестностями, армиями, также по особенному списку -- окружные начальники штабов, ВВС, артиллерии, тыла. К документу прилагалась карта с расположением войск, нанесенным своими руками Ватутиным. Карта сама по для себя любопытна -- за базу была взята карта еще королевского Генштаба. Городка на ней назывались «по-старорежимному»: Кiевъ, Бжесць-Литовск, Бялысток, Бобруйскъ. И только заместо «Санкт-Петербург» было написано «Ленинград». Граница СССР с Германией нарисована от руки оранжевым карандашом.
В согласовании с планом учений войска «восточных» (читай -- русские) размещались повдоль самой госграницы. Распоряжение Тимошенко и карту Ватутин 17 октября передал собственному заму Василевскому, который и был должен создать условия игры в деталях. Меж иным, Ватутин распорядился обозначать части «западных» подлинными номерами германских частей! Намеченный срок игры -- 17--19 ноября 1940 года -- показывает, что ее собирались приурочить к каждогоднему совещанию высшего командного состава РККА, которое обычно проходило в ноябре (не мешали этому даже репрессии 1937--1938 годов, хотя некие участники исчезали тогда прямо во время перекуров). Сборы не проводились исключительно в 1939-м из-за подготовки к войне с Финляндией. Но в 1940-м совещание высшего комсостава, а с ним и игры решено было провести, но, невзирая на отсутствие войн, они оказались перенесены на полтора месяца -- на конец декабря.
Неприятель назван
Причина переноса связана, по-видимому, с новейшей попыткой поделить сферы воздействия с Германией. Раздел Европы, оформленный в скрытых протоколах августа-сентября 1939-го, к тому моменту уже был стопроцентно реализован (кроме Финляндии). К лету 1940 -го, судя по всем действиям, русское управление решило отложить в сторону советско-германский контракт «О дружбе и границе» от 28 сентября 1939 года и конкретно Германию рассматривать как возможного противника в европейской (ее тогда еще не называли мировой) войне. 26 июня 1940 года вышло правительственное решение о начале строительства укрепрайонов на западных границах, а из русской печати в одночасье пропали упоминания о французских и британских «поджигателях войны». В июле 40-го Генштаб завершает 1-ый вариант оперативного плана войны на западном театре военных действий, где Германия называлась основным противником.
Но в тот же денек, когда Василевский получил записку от Ватутина (17 октября 1940 года), Сталин получил письмо от Риббентропа с предложением нового передела мира: «По воззрению фюрера, историческая задачка 4 держав в лице Русского Союза, Италии, Стране восходящего солнца и Германии, по-видимому, заключается в том, чтоб устроить свою политику на длинный срок и методом разграничения собственных интересов». Сталин ответил Гитлеру 21 октября: «Я согласен с Вами, что полностью может быть предстоящее улучшение отношений меж нашими государствами, опирающееся на крепкую базу разграничения собственных интересов на долгий срок».
Так как появилась возможность новых договоренностей с Германией, штабные игры отложили. Молотов 9 ноября отправился в Берлин. В конечном итоге переговоры закончились ничем, и два терана впритирку взялись за подготовку к войне вместе. Уже 29 ноября в германском генштабе стартовала стратегическая штабная игра по отработке вторжения в СССР.
«Ошибки» Жукова
В русском Генштабе документы по возобновлению подготовки к играм датированы 13 декабря. Решено было провести еще одну игру -- на юго-западном театре, т.е. в районе границ Украины и Молдавии. Но если германские генералы отрабатывали реальные планируемые операции, у их русских коллег были более умеренные цели. В декабре 1940-го планы оснащения и развертывания Красноватой армии еще ориентировались на лето 1942-го. Основная задачка игр -- «дать практику высокому командованию в организации и планировании фронтовой и армейской операции». Для Красноватой армии это было воистину насущным делом: в большинстве собственном высшие командиры поднялись на свои должности с дивизионного и полкового уровня после репрессий 1937--1938 года и не имели нужных опыта и познаний. Недаром и Всеармейское совещание, предыдущее играм, стало, по существу, чтением лекций по основам современного оперативно-командного искусства. Те уроки, которые полководцы Красноватой армии получили в штабных играх, они позже и пробовали использовать в процессе реальных военных действий 1941--1942 годов.
При подготовке к оперативно-тактическим играм были составлены особые списки с рассредотачиванием ролей высшего комсостава, обязательств офицеров Генштаба по обслуживанию игры, функциями технического персонала. Машинистки упоминались там достаточно своеобразно: «Токарева Ася, Простякова Клава».
В вводных данных первой игры определялось, что «западные» нанесли 1-ый удар по Белорусии и Прибалтике, но через две недели оказались отброшены «в начальное положение». Отныне игра, фактически, и начиналась. Полное преимущество способен было у «восточных» -- 6 обыденных армий и одна конно-механизированная группа, 8800 танков, 5650 самолетов. «Западные» противостояли им 3-мя армиями с 3500 танками и 3330 самолетами.
Деяния участников предопределяли директивы Ставки. Командующему Северо-Западным фронтом «восточных» Д. Павлову (в действительности -- командующий Западным округом), Ставка отдала выбор: или штурмовать Восточную Пруссию с юга и востока, через ее крепости, на Кенигсберг, или наносить главный удар в обход, выходя к устью Вислы и отрезая Восточную Пруссию от остальной Германии. Павлов предпочел 2-ое -- глубочайший удар по местности, где нет укрепрайонов.
Командующий Северо-Восточным фронтом «западных» Г. Жуков (командующий Киевским округом) получил единственную установку: выдержать до подхода резервов, чтоб потом стукнуть с севера в основание Белостокского выступа. При этом удар необходимо было выполнить в координации с соседом справа -- условным Восточным фронтом, который готовил удар по южному основанию выступа. Таким макаром, войска «восточных» могли оказаться в «котле». Спустя всего полгода русский Западный фронт вправду попал в «котел» в Белостокском выступе. Включение подобных ударов в исходные условия игры свидетельствует, что в Генштабе «не дурачины сидели» и отлично понимали, каковы вероятные деяния противника против Белостокского выступа.
Но удар на окружение «восточных» даже не отрабатывался, игра к этому моменту закончилась. По-видимому, возможность изучить отражение этой реальной опасности организаторов игры заинтересовывала не достаточно.
По ходу игры Жуков, имевший еще меньше войск, действовал интенсивно и изобретательно: отводил части из-под удара превосходящих сил за линию укрепрайонов, интенсивно перегруппировывал их к более угрожающим участкам, совершал ночные контратаки и даже сделал преимущество на узеньком участке, нанеся Павлову контрудар во фланг. Все же конкретно отдельные деяния Жукова были признаны неверными.
Но дело было не столько в реальных ошибках, сколько в привычке управления игр (и это было стойкой довоенной традицией) старательно подыгрывать «своим». К примеру, Жукова укоряли за отвод войск из Сувалкского выступа. Но что им там было делать -- гибнуть в окружении превосходящих сил?
Вопреки всераспространенной легенде Павлов не проиграл Жукову. Деяния Павлова в конспекте разбора учений признаны успешными. Владея подавляющим преимуществом по всем характеристикам, Павлов действовал просто: наносил вспомогательные удары на флангах и главный удар -- повдоль южных границ Восточной Пруссии, продвигаясь длинноватой вытянутой полосой.
Откуда же взялась версия о «поражении» Павлова? По-видимому, это мировоззрение появляется у хоть какого, кто лицезреет карту с финишными решениями сторон: длинноватая вытянутая стрела наступающих войск «восточных», в основании которой стремятся навстречу друг дружке две голубые стрелки.
Репетиция харьковской катастрофы
Тот подход к ведению наступательных операций, который был одобрен в первой игре, во 2-ой получил свое закрепление и развитие. 2-ая оперативная игра по своим масштабам и трудности намного превосходила первую. Тут, на пространстве от Кракова до Кишинева, происходило сходу несколько больших схваток. Наступали обе стороны, преимущество способен и инициативе было на различных участках то у одних, то у других. Как сказано в конспекте к разбору игры, «наступательная фронтовая операция разворачивалась на фронте около 1480 км, и в ней участвовало со стороны Юго-Западного фронта «восточных» до 75 стрелковых дивизий, 6 кавалерийских дивизий, до 10 000 танков... против 2-ух фронтов «западных» в составе 85 пехотных дивизий, 4 кавалерийских, 5500 танков» (также около 6000 самолетов у «восточных» и 4500 у «западных»).
Казалось бы, эта игра самим размахом должна была привлечь больше внимания мемуаристов и исследователей, даже и в советскую эру. Но о ней понятно не достаточно. Причина, по-видимому, в «неудобных» критериях игры. Если в первой хотя бы во вводных данных упоминалось, что это «западные» начали войну, во 2-ой этого фигового листка не было, напротив, сказано о предыдущем началу игры пришествии «восточных» на краковском, люблинском, варшавском направлениях, которое «западные» приостановили лишь на рубеже Вислы. При всем этом наступательные деяния Южного фронта «западных» названы контрнаступлением, из чего совсем ясно, что конкретно «восточные» начали боевые деяния. Ко всему исходная директива Ставки для «восточных» добивалась бомбежками далекой авиации «разрушить военно-промышленные центры Будапешт, Бухарест». Командование фронта и ВВС «восточных» старательно повторили эту формулировку в собственных приказах. В общем, логично, что в почти всех русских публикациях о том периоде упоминалась только одна, 1-ая игра.
Во 2-ой игре у «восточных» вел войну Юго-Западный фронт под командованием Г. Жукова, у «западных» -- Юго-Восточный и Южный фронты под управлением соответственно Д. Павлова и Ф. Кузнецова (командующий Прибалтийским округом). Задания, которые стороны получили от Ставки, как и следующий разбор игры, проявили, что репрессии против военачальников сказались не только лишь на уровне фронтовых и армейских командиров, да и на «мозге армии» -- Генштабе.
Согласно его директивам с юга у «западных» заместо массивного удара сосредоточенным кулаком войска наступали истинной растопыренной пятерней: 5 армий -- в 5 расходящихся направлениях! На Львов, на Тарнополь, на Проскуров, на Жмеринку, на Кишинев. Командующий Южным фронтом Кузнецов ощутил ненормальность данной ситуации, и на втором шаге игры стал группировать силы на запад, ближе к наступлению Юго-Восточного фронта. Позднее командир 5-й армии Южного фронта И. Конев предложил перенести тяжесть удара еще левее, на Станислав (Ивано-Франковск), для соединения с Юго-Восточным фронтом и окружения 13-й армии «восточных».
Правда, никаким идеям «западных» реализоваться было не судьба: длился подыгрыш «своим». Так, Конев был уверен, что левый фланг его армии прикрыт Карпатами, но управление игры посчитало по другому и позволило Жукову нанести там удар на окружение. В активных перегруппировках, которыми опять отличился Жуков, его не ограничивали в скорости: его войска могли пройти за три ночи и 100, и 120 км. В то же время «западным» в одной из перегруппировок предписали идти на день подольше, мотивируя необходимостью соблюдать реальные темпы. Не успел начальник ВВС Юго-Восточного фронта «западных» П. Жигарев издать директиву №1, о бомбежке аэродромов противника и мостов через Буг для срыва сосредоточения «восточных», как ему здесь же пришлось писать к ней дополнение: «Ввиду того, что Главное командование не имеет способности ... борьбы с авиацией противника и срыва сосредоточения резервов, вношу последующие коррективы...» В конце концов, практически все резервы, приданные «западным», прямо до конца игры «выгружались» в местах сосредоточения и не могли участвовать в ней. В конечном итоге все пришествия «западных» в конце концов затухли, а у «восточных» все до одного удались.
Жуков, командовавший «восточными», вновь проявлял недюжинную энергию -- интенсивно перекидывал войска, назначал пришествия даже там, где их не подразумевала Ставка (после окружения 3-х армий «западных» под Черновцами -- удар на Бухарест). Его приказы вправду выделялись на общем фоне некий особенной сосредоточенной энергией. Все же если б его деяния проходили в действительности, войска Юго-Западного фронта оказались бы как минимум в 3-х «котлах». Уже упомянутый удар во фланг Коневу был истинной авантюрой, так как проводившая его 13-я армия вся была брошена глубоко под основание неприятельского пришествия, при том, что у другого ее фланга тоже наступал противник. В реальной жизни он наверное постарался бы замкнуть эти удары и бросить 13-ю армию в окружении. Другой удар -- на Краков и дальше на Катовице, как признал сам Жуков, разбирая игру, не был обеспечен с флангов. Но это не все. Практически к Кракову вышел всего один мехкорпус, оставив далековато сзади стрелковые части. Противник просто мог отрезать его, заперев танки в еще одном «котле».
В конце концов, самый главный в этой игре, стратегический удар на Будапешт, в конечном итоге также свелся к далекому броску изолированного мехкорпуса. Прорвав оборону на границе Польши и Словакии, и введя в прорыв конно-механизированную армию, Жуков главные ее подвижные силы повернул к востоку ради второстепенной задачки: окружения под Ужгородом армии «западных». Какая судьба ожидала одинокий мехкорпус, наступающий более чем на 200 км в глубину, можно даже не гадать -- «котел» №3.
Состоявшийся после игр разбор вскрыл некие недочеты. Пожалуй, самый весомый из их -- неспособность авиационных командиров даже не в боевой, а в размеренной учебной обстановке, сидя в примыкающих кабинетах, согласовывать деяния армейской и фронтовой авиации, бомбардировщиков и истребителей. Как досадно бы это не звучало, спустя полгода ничего не поменялось.
Что все-таки касается 6 одновременных наступлений Жукова (что для 1-го фронта само по себе нонсенс), в конспекте разбора игры они все в главном были одобрены (кроме мягенького замечания об использовании конно-механизированной армии). Тем такие деяния стали собственного рода прототипом для генштабистов и военачальников фронтового и армейского звена, которым всего через полгода предстояло вести реальные схватки.
По этому эталону они позже и вели войны. Примером безоглядного пришествия с следующей смертью в «котле» стали пришествия под Ржевом в январе 42-го, два пришествия 2-й Ударной армии под Ленинградом и другие, из которых самое известное -- Харьковское, в мае 1942 года, с следующим отступлением Красноватой армии до Сталинграда.
Обширно понятно свидетельство русского военного историка В. Анфилова о разговоре с Жуковым в 1965 году. Отвечая на вопрос о способности в 1941-м году первого удара русских войск, Жуков ответил: «Могла бы произойти трагедия еще более большая, чем та, которая поняла наши войска в мае 1942-го под Харьковом». Зная происшествия штабных игр 41-го года, можно представить, что конкретно имел в виду маршал. По-видимому, он припомнил свои условные удары на Краков и на Будапешт, которые, как и бросок Павлова в первой игре, оказались репетицией харьковской катастрофы.
Игорь СТАДНИК
