|
В 2000 году в Хайфе общество поставило «живой» эксперимент, в котором столкнулись экономическая стимуляция и мораль (см.: Uri Gneezy, Aldo Rustichini. A Fine is a Price // The Journal of Legal Studies. V. 29. January 2000. DOI: 10.1086/468061). Суть эксперимента такова. В детских садиках родители частенько опаздывали к сроку, когда нужно было забирать детей. Воспитатели сердились, ведь эти опоздания означали, что они сидят с детишками сверхурочно и тратят на это свое свободное время. Тогда руководство детских учреждений ввело штрафы за родительские опоздания. В ответ на штрафы родители стали опаздывать в два раза больше, то есть удвоилось время опозданий. Это воспитателям, естественно, стало нравиться еще меньше, и через 3 месяца штрафы сняли. Предполагалось, что в отсутствии штрафов родительская совесть снова возобладает и неудобства воспитателей снова минимизируются. Но после снятия штрафов время опозданий так и осталось удвоенным, не снизившись до начального уровня. Совесть опаздывающих родителей за это время успела приспособиться к новому уровню самоуспокоения.
Автор статьи в Science, экономист Сэмюэль Боулз (Samuel Bowles), представляющий Институт Санта-Фе (США) и Отдел экономической политики Сиенского университета (Италия), приводит этот случай для иллюстрации того, как экономические стимулы могут отрицательно влиять на мораль. Очевидно, поощрение эгоистического поведения подрывает гражданские (моральные) мотивы выбора. Взаимодействие моральной и экономической стимуляции может быть не только отрицательным, как в примере с Хайфой, но и положительным, и их совместное действие никогда не бывает простой суммой стимулов. Боулз говорит о четырех типах случаев, когда экономическая стимуляция ослабляет действие моральных мотивов. Первый — превалирование эгоистических мотивов над моральными и, следовательно, нивелирование альтруистических побуждений. Второй — существование предшествующего опыта, предопределяющего отношение к моральным действиям. Третий — нарушение чувства собственной полноценности при передозировке экономических стимулов. И, наконец, четвертый — индивидуальные отношения участников действия.
Вот такой эксперимент, описанный в статье Боулза, иллюстрирует эгоизм в действии, то есть первый из перечисленных механизмов. Жителей аграрного района, чье существование зависит от лесных ресурсов, опрашивали, сколько бы он мог изъять леса (читай — вырубить) лично для себя из общественного лесного фонда. Обещалась абсолютная анонимность и безнаказанность действий. Отмечу, что респонденты были отлично осведомлены, что подорванные запасы леса восстанавливаются очень долго. Так вот, суммарное изъятие общего лесного фонда индивидуалами существенно превышало уровень изъятия, при котором запасы оставались стабильными. Ясно, что случись каждому респонденту и в самом деле рубить лес сколько вздумается, запасы леса быстро бы исчерпались и благоденствие всей группы закончилось.
Далее респондентам предложили экономическую игру, в которой они в составе группы в течение 8 раундов могли изымать некоторое количество лесного фонда для получения дохода. Участники эксперимента могли при этом общаться друг с другом, видеть, сколько каждый участник игры берет в свою пользу. В результате длительность использования ресурса (то есть стабильность ресурса) возросла, увеличился налог, который участники игры платили за восстановление общего ресурса. При введении штрафов за превышение изъятия (то есть имитация государственного регулирования) первые два раунда поведение членов группы мало отличалось от оптимального. Но затем каждый начал стараться взять себе побольше, стабильность лесного фонда снизилась, общий налог на восстановление леса почти перестал отличаться от эгоистичной модели. Так что штрафы не только не помогли стабилизировать общественный ресурс, но и свели на нет морально-этическую мотивацию, которая изначально работала.
Предшествующий опыт также может сослужить плохую службу общественной пользе. Например, в экономических играх участников всячески поощряли действовать в общественных интересах. Затем, когда поощрительная стимуляция снималась, вклад этих игроков на общественные нужды резко уменьшался: они жертвовали на 26% меньше, чем новые игроки. (Кстати, результаты этого эксперимента вполне согласуются с отношением постсоветских граждан к субботникам: приглашение на субботник в современном мире воспринимается большинством отрицательно.) Опыт и обучение может изменять отношение членов общества к тем или иным мотивам поведения. Так, если в обществе разрешается ради получения индивидуальной выгоды эксплуатировать гражданский долг или моральные обязательства, то эти последние свойства вряд ли будут в чести в таком обществе. В то же время, существуют исследования, в которых показано, что честное, направленное на общественную пользу поведение практикуется в сообществах, ориентированных на рыночный обмен. Видимо, честность приносит определенный доход и копируется членами сообществ.
Задачи самореализации могут войти в противоречие с экономической стимуляцией, тем самым сведя на нет ее предполагаемый эффект. Если человек получает удовольствие от определенного действия, то добавление к этой внутренней награде еще какого-то явного стимула не улучшит результат, а только ухудшит. Человек может начать думать, что его самореализация вторична, а действие связано с получением той или иной внешней выгоды. Теряется чувство автономности, исчезает внутренняя мотивация. В то же время, экономическая стимуляция вкупе с моральными принципами, декларируемыми как общественное достояние, а не индивидуальная ценность, работает на конечную цель удивительно эффективно. Вот в Ирландии в 2002 году ввели в магазинах небольшую плату за пластиковые пакеты и одновременно массированно внедряли идею об экологическом вреде от пластиковых пакетов. И уже через несколько недель объемы использования пакетов снизились на 94%, а ходить с пакетом по улице стало так же неприлично, как носить меховые вещи.
Может усилить моральные мотивы и информация об отношении работодателя к личности работника. Например, положительно стимулирует альтруистическую деятельность доверие работодателя. Если работник по тем или иным признакам распознает доверительное к себе отношение, то его отдача увеличится, а если видит недоверие, то, напротив, отдача снижается. Эксперименты подтвердили это. Студентов разделили на инвесторов и бизнесменов. Инвесторы ссужали деньгами, декларируя, сколько они хотят получить обратно. При этом инвесторы могли взимать штраф за невыплату оговоренной суммы. Им также дали возможность заранее отказаться от штрафа, если они решали выразить доверие бизнесмену. Оказалось, что возвращают больше тем инвесторам, которые отказались от штрафов, а меньше всего тем, кто настоял на штрафе. Средние значения отдачи определились для инвесторов, у которых штрафы изначально не предполагались. Так что бизнесмены таким образом использовали информацию о доверии инвесторов и действовали, исходя из этой информации.
Сэмюэль Боулз приводит эти эксперименты для иллюстрации сложных взаимодействий между экономическими стимулами и моральными мотивациями. Принимая во внимание хитросплетение эгоизма и альтруизма в экономике, он предлагает расширить основной экономический принцип, сформулированный еще в XVIII веке Дэвидом Юмом, согласно которому законы и государственное регулирование должны исходить из того, что все участники рынка — беспринципные негодяи, заинтересованные лишь в собственной выгоде. Наряду с эгоистическими побуждениями, подчеркивает Боулз, вполне действенными оказываются и гражданские и альтруистические мотивации, которые следует поощрять и культивировать в массах.
