Четверг, 4 декабря 1919 г.
Условиться об интервью с Лениным мне удалось не без усилий: не поэтому, что он никого к для себя не подпускает - он передвигается без всякого наружного церемониала либо мер предосторожности, как самый обыденный человек вроде меня - а из-за его чрезвычайной занятости. Он работает круглые день - даже больше, чем другие Комиссары [наркомы - прим. перев.]. В конце концов, у него выдалась
Четверг, 4 декабря 1919 г.
Условиться об интервью с Лениным мне удалось не без усилий: не поэтому, что он никого к для себя не подпускает - он передвигается без всякого наружного церемониала либо мер предосторожности, как самый обыденный человек вроде меня - а из-за его чрезвычайной занятости. Он работает круглые день - даже больше, чем другие Комиссары [наркомы - прим. перев.]. В конце концов, у него выдалась свободная минута, и я через весь город отправился в Кремль.
Сходу после приезда в Россию я дальновидно выправил для себя пропуск, чтоб мне не раздражали бюрократы либо милиция: этот пропуск позволял пройти и за кремлевские стенки.
Вход в Кремль, естественно, охраняется, ведь там размещена резиденция правительства, но, чтоб попасть туда, требуется выполнить не больше формальностей, чем при посещении Букингемского дворца либо Палаты общин. Маленькая древесная будка за мостиком, где штатский служащий выдает пропуска, да несколько обыденных боец, один из которых эти пропуска инспектирует - вот все, что можно узреть у кремлевских ворот.
Повсевременно приходится слышать, как будто Ленина охраняют китайцы. Но тут никаких китайцев не было. Меня пропустили, и, поднявшись на маленький бугор, я подъехал к зданию, где живет Ленин, ориентируясь на большой пьедестал, на котором ранее стоял монумент Александру II - сейчас его убрали. У подножья лестницы стояли еще двое боец - тоже не китайцев, а молодых российских. На лифте я поднялся на верхний этаж, где нашел еще двоих юных боец, снова же российских (всего мне довелось побывать в Кремле трижды, и китайцев я там не лицезрел).
Я повесил пальто и шапку в прихожей, прошел через комнату, где работали клерки, и оказался в помещении, где заседает Исполнительный комитет Совета народных комиссаров [автор, судя по всему, перепутал два различных органа - Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) и Совет народных комиссаров (СНК) - прим. перев.]: другими словами, в зале заседаний Кабинета министров Русской республики.
Я приехал точно в назначенное время, и мой спутник прошел далее (в Рф комнаты обязательно размещены анфиладами), чтоб сказать Ленину о моем прибытии. Потом он проводил меня в кабинет для работы Ленина, где мне пришлось минутку подождать, пока он придет. Сразу замечу, что ничего величавого во всей этой анфиладе не отыщешь. Помещения обставлены доброкачественной, хорошей мебелью, зал заседаний стопроцентно отвечает собственному предназначению, но все смотрится до боли просто, и всюду царствует рабочая атмосфера. Я не нашел и следа показной роскоши, о которой столько приходилось слышать. Вобщем, чуть я успел придти к этому выводу, как в комнату вошел Ленин. Это человек среднего роста, лет пятидесяти, живой, отлично сложенный. В чертах его лица на 1-ый взор обнаруживаешь что-то китайское, но его волосы и бородка клинышком имеют рыжевато-коричневый цвет. У него большая круглая голова, широкий и высочайший лоб. В процессе беседы на лице Ленина сохраняется дружелюбное выражение, и вся его манера держаться, непременно, располагает к для себя.
Он гласит точным, отлично поставленным голосом; в течение всего интервью он никогда не заколебался с ответом и не выказал ни мельчайшего замешательства. Могу без колебаний сказать одно: он произвел на меня воспоминание человека с ясным и прохладным разумом, полностью обладающего собой и предметом разговора, выражающего мысли с ясностью настолько же внезапной, сколь и приятной. Мой спутник сел по другую сторону стола, чтоб в случае необходимости выступить в роли переводчика; вобщем, его услуги не пригодились.
Кратко представившись, я спросил, на каком языке мы будем говорить - французском либо германском. Он ответил, что, если я не возражаю, он предпочел бы вести беседу на британском, и, если я буду гласить верно и медлительно, он все усвоит. Я согласился; как оказывается, он нисколечко не преумножал - за всегда интервью, продолжавшегося три четверти часа, он только раз споткнулся, подбирая слово, и то на секунду; он практически в одно мгновение схватывал смысл моих вопросов.
Желаю сразу объяснить: идея об этом интервью завладела мною сразу после приезда в Россию. Я столько всего желал выяснить, в голове роились 10-ки вопросов: если б я начал свою командировку с этого интервью, то, чтоб получить все ответы, которые я жаждал услышать, пригодилась бы многочасовая дискуссия. Но, так как я отложил это предприятие на последний месяц пребывания в Рф, на многие вопросы я отыскал ответы без помощи других, а другие отпали после интервью с Лениным, которое организовала из Лиона группа американских журналистов в виде обмена радиограммами.
Потому я решил более плодотворно использовать отведенное мне агрессивно ограниченное время - просвет меж 2-мя необходимыми заседаниями. Как следует, обуздав свое любопытство, я ограничился 3-мя вопросами, на которые я мог получить знатный ответ только от самого Ленина - главы правительства Русской республики.
Я отлично знал, что за человек мой собеседник; он же знал [судя по всему, в тексте опечатка, и следует читать 'не знал' - прим. перев.], что меня интересует. Потому ни о каких заблаговременно приготовленных ответах с его стороны речи быть не могло. Я обсудил вопросы, которые намеревался задать, только с одним человеком - сопровождавшим меня Комиссаром: тот пришел в сильное расстройство и высказал мировоззрение, что Ленин откажется на их отвечать.
Но, к его искреннему недоумению, на все вопросы я без промедления получал обыкновенные и недвусмысленные ответы; после окончания интервью мой спутник даже высказал доверчивое удивление по этому поводу. Инициатива в общении была предоставлена мне. Я здесь же перебежал к делу, осведомившись, остаются ли в силе предложения, которые г-н Буллит привез на Парижскую конференцию [речь идет о Уильяме К. Буллите (William C. Bullitt), сотруднике американской делегации на Парижской мирной конференции. Весной 1919 г. он во главе специальной миссии прибыл в Москву, чтоб условиться об критериях прекращения военных действий в Рф. Но позже выработанный в процессе переговоров проект компромиссных предложений был отторгнут фаворитами Антанты - прим. перев.]. Ленин ответил, что они остаются в силе, с поправками, которые может в их внести меняющееся положение на фронтах. Позже он добавил, что в соглашении с Буллитом специально оговаривались вероятные конфигурации, связанные с ходом войны.
Дальше он увидел, что Буллит не осознает, каким массивным воздействием владеют английские и южноамериканские капиталисты, но если б Буллит был президентом Соединенных Штатов, мир, непременно, в скором времени был бы заключен. Потом я вновь взял нить беседы в свои руки, спросив, как относится Русская республика к малым странам, отколовшимся от Русской империи и провозгласившим независимость.
Он ответил, что независимость Финляндии была признана в ноябре 1917 г., что он, Ленин, лично вручил тогдашнему главе Финляндской республики Свинхувуду (Svinhufvud) документ, содержавший официальное признание независимости; что в свое время Русская республика заявила: ни один ее боец не пересечет границу [Финляндии - прим. перев.] с орудием в руках; что Русская республика решила сделать нейтральную полосу либо зону повдоль границы с Эстонией, и скоро объявит об этом на публике; что один из их принципов заключается в признании независимости всех малых народов; и, в конце концов, что совершенно не так давно они признали независимость Башкирской республики, и это при том, добавил он, что башкиры - люд слабенький и отсталый.
После чего я задал собственный 3-ий вопрос: в случае, если дипломатичные дела с Русской республикой все таки будут установлены, какие гарантии он может дать, что ее власти не будут вести пропаганду посреди народов западных государств? Его ответ заключался в последующем: в процессе переговоров с Буллитом они заявили, что готовы подписать соглашение об отказе от официальной пропаганды. Русское правительство готово взять на себя обязательство о том, что официальная пропаганда вестись не будет. Если же пропагандой займутся личные лица, то они будут делать это на собственный ужас и риск, и нести ответственность по законам той страны, в какой они будут вести схожую деятельность.
В Рф, увидел он, нет законов, запрещающих британцам вести пропаганду. В Великобритании же такие законы есть: потому Россию следует считать более свободомыслящей государством. По его словам, они не будут воспрещать английскому, французскому либо южноамериканскому правительству вести свою пропаганду. Он резко отозвался о Законе о защите царства (Defence of the Realm Act, принятый в Англии в 1914 г., ограничивавший некие штатские свободы на период военных действий - прим. перев.); что все-таки касается свободы печати во Франции, то он заявил, что как раз читает новый роман Анри Барбюса 'Clarte', и в нем два отрывка вымараны цензурой: 'В свободной, демократической Франции цензурируются романы!'.
Я спросил, не вожделеет ли он сделать заявление общего нрава, на что Ленин ответил: самое принципиальное, что он может сказать - это то, что русский строй лучше всех иных, и если б английские рабочие и батраки знали о том, что он из себя представляет, они бы его поддержали. Он выразил надежду, что после заключения мира английское правительство не воспретит публикацию в стране русской конституции. В нравственном отношении, отметил он, русский строй уже одолевает, о чем свидетельствуют гонения на советскую литературу в свободных, демократических странах.
Отведенное мне время истекло, и, зная, что Ленина ожидают в другом месте, я встал и поблагодарил его. Потом, возвратившись этим же методом - через зал заседаний, секретарскую, лестницу и двор, охраняемый юными бойцами - я взял извозчика и поехал домой, чтоб осмыслить свою встречу с Владимиром Ульяновым.
ИноСми
Что еще поглядеть по данной теме...
Хрущев: иллюзии войны ("Time", США)
in История Рф
Статья размещена 7 декабря 1970 г.
Ни один люд не понес во время 2-ой мировой войны таких ужасающих утрат, как Наша родина: погибло 22 миллиона ее людей. ...
Сейчас либо никогда ("Time", США)
in История Рф
статья размещена 29 июня 1942 г. Час пробил. На этой неделе настал момент решающей пробы Гитлера сломить Россию. Гитлер не может издержать очередной год ...
Похожие статьи:
