Философская антропология, по известному определению М. Шелера, — фундаментальная наука о сущности и сущностной структуре человека, его отношениях с основанием всех вещей в их первоначале.
Замысел основателей философской антропологии как самостоятельной дисциплины, при существующем объеме знаний о человеке, в том числе идей Фейербаха о духовной сущности, системности подходов Маркса, основ психоанализа Фрейда, не был до конца реализован и не вышел на уровень целостной научной модели человека, она по-прежнему далека от исчерпывающего его объяснения. Человек остается загадкой для феноменологического опыта, объединяющего собой реальность экзистенциального бытия, он оказывается много сложнее. Наше исследование в области философской антропологии феномена вкуса является «понимающим» как с архетипических, так и современных найденных его оснований. В этом плане эстетический вкус относится к сущности человека и характеризует сущностную его структуру. То, что эстетический вкус раньше всего был замечен в отношении к искусству и описан эстетикой, говорит о сложном составе вкуса и его связях с различными способностями человека.
Эстетический вкус рассматривался, в сущности, как художественный, однако специфика художественного вкуса определяется искусством. Эстетический вкус, на который, бесспорно, влияет искусство, представляет собой антропологическую способность духовной ориентации в мире, определяющейся на основе прекрасного, красоты. В широком смысле, генезис и понимание прекрасного бессознательно включают художественный опыт, однако оценки прекрасного выходят далеко за пределы искусства.
Генезис способности вкуса — культурно-антропологический, и он находился в неразрывной связи со всей деятельностью человека. Поэтому нас интересует вкус как антропологическое событие культурной истории. Историография вкусов еще не написана, хотя все искусство есть его история. Генезис вкуса — в методологическом плане — можно считать предварительным шагом в историографическом направлении.
В советской философии более всего разрабатывалась проблема социальной дифференцированности вкусов, что приближает их исследование к общесоциологическому пониманию и подходу, но в любом случае, социальные механизмы и динамика вкуса широко представлены. Для нашего исследования имел значение ход методологического рассуждения об эстетическом как отношении мер: человека и предметной среды. Мы имеем в виду понимание для вкуса «родовой меры человека» (А. Молчановой) [2], и ее вариант — единство биосоциального (Л. Когана). Кроме того, культурологический взгляд М. Кагана [3] на вкус как феномен культуры был своего рода предопределением нашего поиска и дальнейшей разработки проблемы вкуса, но уже с позиции феноменологии.
Сущность вкуса имеет ценностную природу, поэтому аксиология как наука о ценностях имела немаловажное значение для понимания самих основ эстетического. Можно сказать, что наше философско-антропологическое обоснование вкуса является своего рода эстетическим доказательством ценности, если иметь в виду вопросы Теодора Адорно к аксиологии: «Откуда — ценности?» и «Для чего — ценности» [4]. Первым доказательством можно назвать сам вкус как субъективную оценку объективного мира. Ценность онтологична благодаря вкусу. Вторым доказательством ценности следует назвать существование «человека как меры всех вещей…» (Протагор), и наша интерпретация «меры» подтверждает сказанное. Ценности обеспечивают существование меры, ее разрушение гибельно для человека как природного и культурно-социального существа. Все вокруг либо сохраняет и развивает меру, либо мешает ей. Как содержательно определить меру самого человека, если он — мера, эталон, критерий? Только через ценность, значимость чего-то, что выявляет сущность человека и сохраняет его природность и человечность. Какие еще требования в этом случае к «мере человека»? Она должна быть целостной, все собой соединять.
Человекосоразмерность мира, сформулированная Протагором в классической максиме античности, имела немало интерпретаций. Мы обратились к истории философии и нашли у Хайдеггера, что человек — «мера присутствия и непотаенного сущего»… «проекция сущего на бытие» [5]. Человек наделен у Хайдеггера известными свойствами сущего; как бы ни понималось сущее, оно наделено вечными ценностями жизни человека: смыслами блага, истины и красоты. Из них извлекаются уроки для всего человечества. В нашей интерпретации «человека как меры» в качестве основы эстетического отношения мы привлекли ценности, полагая их единство принципом антропомерности. Антропомерность — целесообразный и ценностный принцип, обеспечивающий выживание и существование человека. В антропомерности как триединстве блага, истины и красоты, заключены, таким образом, не только высшие и разумом принятые ценности, но и безусловные ресурсы человека как человека,«человеческого», и они направляют опыт и вовлекают в бытие. Антропомерность — аксиологический параметр бытия [6].
Подтверждение изначальности единства блага, истины и красоты в мере следует искать в ретроспективе антропомерного принципа, в нашем случае — для понимания вкуса. Вкус в античности не был логически фиксированным понятием, понятие «вкус» относится к XVII веку. На месте вкуса — невидимая, скрытая ступень познания, значимое его отсутствие, нулевая степень (Р. Барт), онтологическая точка роста — удовольствие. Человеческое измерение бытия складывается на основе двух взаимосвязанных способностей — владеть мерой и чувствовать удовольствие. Функция меры состояла в нахождении антропологической адекватности в вещах, в их соразмерности или пригодности. Принцип антропомерности обогащался в культуре значениями целесообразно должного, регулирующего человеческое бытие. Мера человека расширялась филогенетически. Гадамер в исследовании «Диалектическая этика Платона» резюмирует зависимость родов удовольствия от блага; найденная к нему мера — основа удовольствия. По Платону, «благо есть прекрасное». Аристотель дополняет понимание «удовольствия», оно — нечто цельное, обладает полнотой совершенства и отвечает целям совершенной деятельности [7]. Таким образом, удовольствие на основе меры есть вкус античности, мера как единство блага, красоты и истины изначально включена в эстетическое отношение. Гипотетически можно полагать, что киник нигилистически относился к культурным ценностям, отрицал красоту как меру и его «вкус» стремился к без-образности. А.Ф. Лосев справедливо называл античный кинизм «эстетикой безобразного» [8].
В Новое время понятие вкуса, главным образом, применительно к искусству и литературе, стало центральным, и эстетика часто называлась наукой о вкусе. Постепенно вырисовывается многогранный образ вкуса. Д. Юм называет вкус посредником между разумом и чувствами, характеризует «впечатление» как обладающее целостностью, оно нечто большее, чем чувства. Вклад Юма в философию вкуса куда значительнее, чем принято считать. Можно с определенной уверенностью утверждать в связи с Юмом, что синэстезисность вкуса равна впечатлению. Философ проложил путь к феноменологии вкуса, сказав, что вкусом открываются «истинные области человеческого», вкус дает почувствовать «разницу между добродетелью и пороком». Тезис Юма о тождестве личности в связи со вкусом дает определенную подсказку для решения современной проблемы тождества человека со своим Я. Вкус — показатель тождественности Я. Нет вкуса — личность не сложилась или распалась. И наоборот.
И. Кант, вслед за Юмом, существенно продвинул вкус к полноте антропологического статуса [9]. Субъективность вкуса, по Канту, убеждает нас в целесообразности человеческой природы. Не следует ли видеть в целесообразности вкуса эволюционную роль и способ осуществления культурного разнообразия человеческих индивидуальностей? Удовольствие в гармонии с эстетическим делает его необходимым. Вкус располагает собственной масштабностью и мерой собственных сил. Мера, по Канту, есть «величина, равная себе». Вкус как мера целесообразного организует пространство деятельности и отношений, создавая «устойчивость мира для человека».
Рассматривая вкус аналитически (по качеству, количеству, целям и модальности), Кант увидел связь вкуса и нравственности. Нравственный вкус — суждение о ценностно-хорошем. Свободный нравственный вкус — не тот, «что играет с предметами удовольствия, а тот, что обнаруживает нравственный образ мыслей». Взаимодополнение нравственного и эстетического во вкусе характеризует высший вкус и имеет важное значение для кризисных времен. Высшие вкусы подобны живым импульсам в культуре, благодаря им растут «метафизические тела» культуры (М. Мамардашвили).
Утрата ценности красоты, как и способности суждения о ней, то есть вкуса, означала бы антропологическую катастрофу. Там, где красота, а вместе с ней — добро и истина, теряют смысл, человек оказывается по ту «сторону культуры и человечности». Критически осмысленный Кантом вкус возлагает ответственность на эстетическое, что, по нашему мнению, ставит красоту в центр антропомерного принципа. Подлинный вкус делает возможной самооценку Я и оценку антропологически сущностного бытия. Глубинные структуры онтологического Я сопричастны бытию через эстетическое, т.к. красота антропомерна, и она делает антропомерным вкус.
Вопрос об антропомерности красоты крайне важен в эпоху кризиса культуры и ценностей. Духовная красота антропомерна и подвигает человека к творчеству во все времена, можно сказать, что она беспредельна; предметная же красота материального мира конечна, и имеется опасность утраты антропомерности ее критериев.
