Фото BETTMANN/CORBIS/RPG
1-ая глобальная показала сразу и грандиозность, и бессмысленность веры в возможность просчитать будущее. Веры, которой был так исполнен жизнеутверждающий, неуклюжий и подслеповатый XIX век.
В русской историографии эта война («империалистическая», как ее называли большевики) никогда не воспользовалась уважением и изучалась очень не достаточно. Меж тем во Франции и Британии она доныне считается чуть ли менее катастрофической, чем даже 2-ая глобальная. Ученые до сего времени спорят: была ли она неминуема, и если да, то какие причины — экономические, геополитические либо идейные — более всего воздействовали на ее генезис? Была ли война следствием борьбы вступивших в стадию «империализма» держав за источники сырья и рынки сбыта? А может быть, идет речь о побочном продукте сравнимо нового для Европы явления — национализма? Либо, оставаясь «продолжением политики другими средствами» (слова Клаузевица), война эта только отражала исконную запутанность отношений меж большими и маленькими геополитическими игроками — легче «рубить», чем «распутывать»?Каждое из разъяснений смотрится логичным и… недостающим.
На Первой мировой обычный для людей Запада рационализм с самого начала оказался заслонен тенью новейшей, стршной и привораживающей действительности. Он пробовал не замечать ее либо приручить, гнул свою линию, стопроцентно проиграл, но в конечном итоге — вопреки очевидности попробовал уверить мир в своем триумфе.
«Планирование — база успеха»
Верхушкой системы оптимального планирования справедливо именуют известный «план Шлифена» — любимое детище германского Огромного Генерального штаба. Конкретно его кинулись исполнять в августе 1914-го сотки тыщ кайзеровских боец. Генерал Альфред фон Шлифен (к тому времени уже покойный) здраво исходил из того, что Германия обязана будет вести войну на два фронта — против Франции на западе и Рф на востоке. Фуррора в этой незавидной ситуации можно достигнуть, только разгромив врагов попеременно. Так как стремительно одолеть Россию нереально из-за ее размеров и, как ни удивительно, отсталости (российская армия не может стремительно мобилизоваться и подтянуться к полосы фронта, а поэтому ее нельзя убить одним махом), то 1-ая «очередь» — за французами. Но передная атака против их, тоже десятилетиями готовившихся к боям, блицкрига не обещала. Отсюда — план флангового обхода через нейтральную Бельгию, окружения и победы над противником за 6 недель.
Июль—август 1915 года. 2-ая битва на Изонцо меж австро-венграми и итальянцами. 600 австрийских боец учавствуют в транспортировке 1-го орудия дальнобойной артиллерии. Фото FOTOBANK/TOPFOTO
План был прост и безальтернативен, как все превосходное. Неувязка заключалась, как нередко бывает, конкретно в его совершенстве. Мельчайшее отступление от графика, задержка (либо, напротив, лишний фуррор) 1-го из флангов огромной армии, которая делает математически четкий маневр в протяжении сотен км и нескольких недель, угрожали не то чтоб полным провалом, нет. Пришествие «всего лишь» затягивалось, у французов возникал шанс перевести дух, организовать фронт, и… Германия оказывалась в стратегически проигрышной ситуации.
Нужно ли гласить, что конкретно так и случилось? Немцы смогли продвинуться в глубь неприятельской местности, но ни захватить Париж, ни окружить и разгромить противника им так и не удалось. Организованное французами контрнаступление — «чудо на Марне» (посодействовали и российские, бросившиеся в Пруссии в неподготовленное толком гибельное пришествие) со всей ясностью показало: стремительно война не кончится.
В конечном счете ответственность за провал была возложена на преемника Шлифена, Гельмута фон Мольтке-младшего, — он отправился в отставку. Но план был невыполним в принципе! Более того, как проявили следующие четыре с половиной года боев на Западном фронте, отличавшихся умопомрачительным упорством и более умопомрачительной бесплодностью, неосуществимы были и еще более умеренные планы обеих сторон
Еще до войны в печати появился и сходу получил известность в военных кругах рассказ «Чувство гармонии». Его герой, некоторый генерал, очевидно списанный с известного теоретика войны, генерал-фельдмаршала Мольтке, подготовил так сверенный план схватки, что, не считая необходимым смотреть за самим боем, отправился удить рыбу. Детальная разработка маневров стала истинной манией военачальников времен Первой мировой. Задание для 1-го только британского 13-го корпуса в битве на Сомме составляло 31 страничку (и, естественно, не было выполнено). Меж тем за сотку лет до того вся английская армия, вступая в схватка при Ватерлоо, не имела вообщем никакой письменной диспозиции. Командуя миллионами боец, военачальники и на физическом уровне, и психологически оказались еще далее от реальных схваток, чем в какой-нибудь из предшествовавших войн. В итоге «генштабовский» уровень стратегического мышления и уровень выполнения на полосы фронта существовали вроде бы в различных вселенных. Планирование операций в таких критериях не могло не перевоплотиться в оторванную от действительности самодовлеющую функцию. Сама разработка войны, в особенности на Западном фронте, исключала возможность рывка, решительной битвы, глубочайшего прорыва, беззаветного подвига и в конечном счете — сколько-либо осязаемой победы.
«На Западном фронте без перемен»
После провала и «плана Шлифена» и французских попыток оперативно захватить Эльзас-Лотарингию Западный фронт наглухо стабилизировался. Противники сделали глубоко эшелонированную оборону из многих рядов окопов полного профиля, колющейся проволоки, рвов, бетонированных пулеметных и артиллерийских гнезд. Большая концентрация человеческой и огневой мощи сделала с этого момента мистическим неожиданное нападение. Вобщем, еще до этого стало ясно, что убийственный огнь пулеметов лишает смысла стандартную стратегию лобовой атаки рассыпными цепями (не говоря уже о лихих рейдах кавалерии — этот некогда важный род войск оказался полностью ненадобным).
Многие кадровые офицеры, воспитанные в «старом» духе, другими словами считавшие позором «кланяться пулям» и надевавшие перед боем белоснежные перчатки (это не метафора!), сложили головы уже в 1-ые недели войны. В полном смысле слова убийственной оказалась и прежняя воинская эстетика, которая добивалась от элитных частей выделяться броским цветом формы. Отвергнутая еще сначала века Германией и Британией, она сохранялась к 1914 году во французской армии. Так что не случаем во время Первой мировой с ее психологией «зарывания в землю» конкретно французу, художнику-кубисту Люсьену Гирану де Севоля пришла в голову камуфляжная сетка и раскраска как метод слить военные объекты с окружающим местом. Мимикрия становилась условием выживания.
США вступили в войну, и боевое будущее — за авиацией. Занятия в американской летной школе. Фото BETTMANN/CORBIS/RPG
Но уровень утрат в действующей армии стремительно затмил все мыслимые представления. Для французов, британцев и российских, сходу бросивших в огнь более обученные, бывалые части, 1-ый год в этом смысле стал роковым: кадровые войска практически закончили существовать. Но было ли наименее катастрофическим обратное решение? Немцы выслали осенью 1914-го в бой под бельгийским Ипром дивизии, наскоро сформированные из студентов-добровольцев. Практически они все, с песнями шедшие в атаку под прицельным огнем британцев, глупо погибли, в силу чего Германия лишилась умственного грядущего цивилизации (этот эпизод получил не лишенное темного юмора заглавие «ипрское избиение младенцев»).
В процессе первых 2-ух кампаний у врагов способом проб и ошибок сложилась некоторая общая боевая стратегия. На избранном для пришествия участке фронта концентрировались артиллерия и жива сила. Атаке безизбежно предшествовала многочасовая (время от времени и многодневная) артподготовка, призванная убить все живое в полосе окопов неприятеля. Корректировка огня велась с аэропланов и воздушных шаров. Потом артиллерия начинала работать по более далеким целям, переносясь за первую линию обороны противника, чтоб отрезать выжившим пути отхода, а запасным частям, напротив, — подхода. На этом фоне начиналась атака. Обычно, удавалось «продавить» фронт на несколько км, но в предстоящем напор (сколь бы отлично он ни был подготовлен) выдыхался. Обороняющаяся сторона подтягивала новые силы и наносила контрудар, с огромным либо наименьшим фуррором отвоевывая отданные пяди земли.
Например, так называемое «первое схватка в Шампани» сначала 1915-го обошлось наступавшей французской армии в 240 тыщ боец, но привело к взятию только нескольких деревень… Да и это оказалось не самым ужасным по сопоставлению с годом 1916-м, когда на западе развернулись самые масштабные схватки. 1-ая половина года ознаменовалась германским пришествием под Верденом. «Немцы, — писал генерал Анри Петен, будущий глава коллаборационистского правительства при гитлеровской оккупации, — пробовали сделать такую зону погибели, в какой ни одна часть не смогла бы удержаться. Тучи стали, чугуна, шрапнелей и ядовитых газов разверзлись над нашими лесами, оврагами, траншеями и убежищами, уничтожая практически все…» Ценой неописуемых усилий атакующим удалось достигнуть неких фурроров. Но продвижение на 5—8 км из-за стойкого сопротивления французов стоило германской армии таких колоссальных утрат, что пришествие захлебнулось. Верден так и не был взят, и к концу года начальный фронт практически стопроцентно восстановился. С обеих сторон утраты составили около миллиона человек.
Аналогичное по масштабу и результатам пришествие Антанты на реке Сомме началось 1 июля 1916-го. Уже 1-ый его денек стал «черным» для английской армии: практически 20 тыщ убитых, около 30 тыщ покалеченых в «устье» атаки шириной всего 20 км. «Сомма» стала именованием нарицательным для обозначения кошмара и отчаяния.
Пулемет — орудие нового века. Французы строчат прямо от штаб-квартиры 1-го из пехотных полков. Июнь 1918-го. Фото ULLSTEIN BIDL/VOSTOCK PHOTO
Перечень умопомрачительных, неописуемых по соотношению «усилия—результат» операций можно продолжать длительно. И историкам, и обыкновенному читателю трудно до конца осознать предпосылки того слепого упорства, с которым штабы, каждый раз надеясь на решительную победу, кропотливо планировали еще одну «мясорубку». Да, сыграли свою роль уже упомянутый разрыв меж штабами и фронтом и патовая стратегическая ситуация, когда две большие армии уперлись друг в друга и у командующих нет другого выбора, как вновь и вновь пробовать идти вперед. Но в том, что происходило на Западном фронте, просто было поймать и магический смысл: знакомый и обычный мир методично сам себя уничтожал.
Поразительна стойкость боец, которая позволяла противникам, фактически не двигаясь с места, истощать друг дружку в протяжении 4 с половиной лет. Но нужно ли удивляться, что сочетание наружной рациональности и глубочайшей бессмысленности происходившего подорвало у людей веру в самые базы их жизни? На Западном фронте спрессовались и перемололись века европейской цивилизации — эту идея выразил герой сочинения, написанного представителем того самого «военного» поколения, которое Гертруда Стайн именовала «потерянным»: «Вот видите речушку — не больше 2-ух минут ходу отсюда? Итак вот, британцам пригодился тогда месяц, чтоб до нее добраться. Целая империя шла вперед, за денек продвигаясь на несколько дюймов: падали те, кто был в первых рядах, их место занимали шедшие сзади. А другая империя так же медлительно отходила вспять, и только убитые оставались лежать многочисленными грудами кровавого тряпья. Такового больше не случится в жизни нашего поколения, ни один европейский люд не решится на это…»
Стоит увидеть, что эти строчки из романа «Ночь нежна» Фрэнсиса Скотта Фицджералда узрели свет в 1934 году, всего за 5 лет до начала новейшей превосходной бойни. Правда, цивилизация многому «научилась», и 2-ая глобальная развивалась несоизмеримо динамичнее.
Спасительное безумие?
Ужасное противоборство явилось вызовом не только лишь всей штабной стратегии и стратегии прошедших времен, которые оказались механистичны и негибки. Оно стало чертовским экзистенциальным и психологическим испытанием для миллионов людей, большая часть которых подросло в сравнимо комфортабельном, комфортном и «гуманном» мире. В увлекательном исследовании фронтовых неврозов британский психиатр Уильям Риверс узнал, что из всех родов войск меньшее напряжение испытали в этом смысле летчики, а наибольшее — наблюдатели, корректировавшие над линией фронта огнь с недвижных аэростатов. У последних, принужденных пассивно ожидать попадания пули либо снаряда, приступы безумия случались еще почаще физических ранений. Но ведь и все пехотинцы Первой мировой, по словам Анри Барбюса, поневоле перевоплотился в «ожидающие машины»! При всем этом ожидали не возвращения домой, которое казалось дальним и мистическим, а, фактически, погибели.
Апрель 1918-го. Бетюн, Франция. В лазарет направляются тыщи британских боец, ослепленных германскими газами под Лисом. Фото ULLSTEIN BIDL/VOSTOCK PHOTO
Лишали рассудка — в прямом смысле — не штыковые атаки и единоборства (они часто казались избавлением), а многочасовые артиллерийские обстрелы, в процессе которых на метр фронтовой полосы время от времени выпускалось по нескольку тонн снарядов. «Прежде всего давит на сознание… вес падающего снаряда. На нас несется страшная тварь, такая томная, что сам ее полет вдавливает нас в грязь», — писал один из участников событий. А вот другой эпизод, относящийся к последнему отчаянному усилию германцев сломить сопротивление Антанты — к их вешнему наступлению 1918 года. В составе одной из оборонявшихся английских бригад в резерве находился 7-й батальон. Официальная хроника этой бригады сухо повествует: «Около 4.40 утра начался неприятельский обстрел… Ему подверглись тыловые позиции, которые ранее не обстреливались. Отныне о 7-м батальоне ничего не было известно». Он был стопроцентно уничтожен, как и находившийся на передовой 8-й.
Обычной реакцией на опасность, говорят психиатры, является злость. Лишенные способности ее проявить, пассивно ожидающие, ожидающие и ожидающие погибели люди ломались и утрачивали всякий энтузиазм к реальности. Вприбавок противники вводили в действие новые, все более утонченные методы устрашения. Скажем, боевые газы. К масштабному применению отравляющих веществ весной 1915-го прибегло германское командование. 22 апреля в 17 часов на позиции 5-го английского корпуса за пару минут было выпущено 180 тонн хлора. Прямо за желтым облаком, стелившимся над землей, в атаку с опаской двинулись германские пехотинцы. О происходившем в окопах их противника свидетельствует очередной свидетель: «Сначала удивление, позже кошмар и, в конце концов, паника окутали войска, когда 1-ые облака дыма покрыли всю местность и принудили людей, задыхаясь, биться в агонии. Те, кто мог двигаться, бежали, пытаясь, большей частью зря, опередить скопление хлора, которое неумолимо их преследовало». Позиции англичан пали без одного выстрела — редкий случай для Первой мировой.
Но по сути ничто уже не могло нарушить сложившейся схемы военных действий. Оказалось, что германское командование просто не готово развить фуррор, добытый настолько беспощадным методом. Суровой пробы ввести в образовавшееся «окно» большие силы и перевоплотить хим «эксперимент» в победу даже не предпринималось. А союзники на место уничтоженных дивизий стремительно, как рассеялся хлор, двинули новые, и все осталось как и раньше. Вобщем, позднее обе стороны еще не раз и не два воспользовались хим орудием.
«Дивный новый мир»
20 ноября 1917 года в 6 часов утра германские бойцы, «скучавшие» в окопах под Камбре, увидали фантастическую картину. На их позиции медлительно наползали 10-ки устрашающих машин. Так в атаку в первый раз пошел весь тогдашний английский механизированный корпус: 378 боевых и 98 вспомогательных танков — 30-тонных ромбовидных монстров. Спустя 10 часов бой завершился. Фуррор, по сегодняшним представлениям о танковых рейдах, просто жалкий, по меркам Первой мировой оказался классным: британцам под прикрытием «оружия будущего» удалось продвинуться на 10 км, утратив «всего» полторы тыщи боец. Правда, за время боя из строя вышло 280 машин, в том числе 220 — по техническим причинам.
Казалось, метод одолеть в позиционной войне в конце концов найден. Но действия под Камбре стали, быстрее, провозвестием грядущего, чем прорывом в реальном. Неуклюжие, копотливые, ненадежные и уязвимые, 1-ые бронированные машины все же вроде бы обозначали собой обычное техническое приемущество Антанты. У германцев они появились на вооружении только в 1918 году, и счет их шел на единицы.
Вот, что осталось от городка Вердена, за который заплачено столько жизней, что хватило бы для заселения маленький страны. Фото FOTOBANK.COM/TOPFOTO
Более сильное воспоминание на современников произвели бомбардировки городов с аэропланов и дирижаблей. За время войны от авианалетов пострадало несколько тыщ мирных обитателей. По огневой мощи тогдашняя авиация не шла ни в какое сопоставление с артиллерией, но психологически возникновение германских самолетов, к примеру, над Лондоном означало, что прежнее разделение на «воюющий фронт» и «безопасный тыл» уходит в прошедшее.
В конце концов, поистине большенную роль сыграла в Первой мировой 3-я техно новинка — субмарины. Еще в 1912—1913 годах морские стратеги всех держав сходились в том, что главную роль в дальнейшем противостоянии на океане предстоит сыграть большущим линейным судам — броненосцам-дредноутам. Более того, в гонке вооружений, несколько десятилетий истощавшей фаворитов мировой экономики, львиная толика приходилась конкретно на военно-морские расходы. Дредноуты и томные крейсеры символизировали имперскую мощь: числилось, что правительство, претендующее на место «на Олимпе», должно показывать миру череды колоссальных плавучих крепостей.
Меж тем уже 1-ые месяцы войны проявили, что реальное значение этих гигантов ограничивается сферой пропаганды. А похоронили довоенную концепцию неприметные «водомерки», которых адмиралтейства длительно отрешались принимать серьезно. Уже 22 сентября 1914-го германская подводная лодка U-9, вышедшая в Северное море с заданием препятствовать движению судов из Великобритании в Бельгию, нашла на горизонте несколько больших кораблей противника. Сблизившись с ними, в течение часа она с легкостью пустила на дно крейсеры «Креси», «Абукир» и «Хог». Субмарина с экипажем 28 человек убила 3-х «гигантов» с 1 459 мореплавателями на борту — практически столько же англичан погибло в именитом Трафальгарском сражении!
Можно сказать, что глубоководную войну немцы начали и как акт отчаяния: придумать иную стратегию борьбы с могущественным флотом Его Величества, стопроцентно блокировавшим морские пути, не вышло. Уже 4 февраля 1915-го Вильгельм II объявил о намерении уничтожать не только лишь военные, да и торговые, и даже пассажирские суда государств Антанты. Решение это оказалось для Германии роковым, так как одним из ближайших его последствий стало вступление в войну США. Самой звучной жертвой такового рода явилась именитая «Лузитания» — большой пароход, совершавший рейс из Нью-Йорка в Ливерпуль и потопленный у берегов Ирландии 7 мая такого же года. Погибли 1 198 человек, в том числе 115 людей нейтральных США, что вызвало в Америке бурю негодования. Слабеньким оправданием для Германии служил тот факт, что корабль перевозил и военный груз. (Стоит увидеть, что существует версия в духе «теории заговоров»: англичане, дескать, сами «подставили» «Лузитанию» с целью втянуть США в войну.)
В нейтральном мире разразился скандал, и до поры до времени Берлин «дал задний ход», отказался от ожесточенных форм борьбы на море. Но вопрос этот вновь оказался в повестке денька, когда управление вооруженными силами перебежало к Паулю фон Гинденбургу и Эриху Людендорфу — «ястребам полной войны». Надеясь при помощи субмарин, создание которых наращивалось циклопическими темпами, стопроцентно оборвать сообщение Великобритании и Франции с Америкой и колониями, они уверили собственного правителя вновь объявить 1 февраля 1917 года — на океане он более не хочет сдерживать собственных моряков ничем.
Данный факт сыграл свою роль: пожалуй, из-за него — с чисто военной точки зрения, во всяком случае, — она и потерпела поражение. В войну вступили-таки америкосы, совсем изменив баланс сил в пользу Антанты. Не получили немцы и ожидаемых дивидендов. Утраты торгового флота союзников сначала были вправду громадны, но равномерно их удалось значительно уменьшить, разработав меры борьбы с субмаринами — к примеру, морской строй «конвоем», настолько действенный уже во Вторую мировую.
Война в цифрах
За время войны в вооруженные силы государств, участвовавших в ней, вступило более 73 миллионов человек, в том числе:
4 млн — вели войны в кадровых армиях и на флотах
5 млн — записались добровольцами
50 млн — находились в припасе
14 млн — новобранцев и необученных в частях на фронтах
Число подводных лодок за период с 1914 по 1918 год в мире подросло со 163 до 669 единиц; самолетов — с 1,5 тыщи до 182 тыщ единиц
За тот же период произведено 150 тыщ тонн отравляющих веществ; израсходовано в боевой обстановке — 110 тыщ тонн
От хим орудия пострадало более 1 200 тыщ человек; из их погибла 91 тыща
Общая линия траншей за время военных действий составила 40 тыщ км
Уничтожено 6 тыщ судов общим тоннажем 13,3 миллиона тонн; в том числе 1,6 тыщи боевых и вспомогательных кораблей
Боевой расход снарядов и пуль, соответственно: 1 млрд и 50 млрд штук
К окончанию войны в составе действующих армий осталось: 10 376 тыщ человек — у государств Антанты (исключая Россию) 6 801 тыща — у государств Центрального блока
«Слабое звено»
По необычной драматичности истории, неверный шаг, вызвавший вмешательство США, совершен был практически намедни Февральской революции в Рф, приведшей к быстрому разложению российской армии и в конце концов — падению Восточного фронта, которое вновь возвратило Германии надежду на фуррор. Какую роль сыграла 1-ая глобальная в российскей истории, был ли у страны шанс избежать революции, если бы не она? Математически точно ответить на этот вопрос, естественно, нереально. Но в целом разумеется: конкретно этот конфликт стал испытанием, сломившим трехсотлетнюю монархию Романовых, как чуток позднее — монархии Гогенцоллернов и австро-венгерских Габсбургов. Но почему мы оказались в этом перечне первыми?
«Производство смерти» становится на сборочный поток. Работники тыла (в главном дамы) выдают сотки боеготовых снарядов на фабрике «Шелл» в британском Чилвелле. Фото ALAMY/PHOTAS
«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к Рф. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была уже в виду. Она уже претерпела бурю, когда все обвалилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена…Согласно поверхностной моде нашего времени, королевский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную деспотию. Но разбор 30 месяцев войны с Германией и Австрией был должен поправить эти легковесные представления. Силу Русской империи мы можем измерить по ударам, которые она терпела, по бедствиям, которые она пережила, по неистощимым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна... Держа победу уже в руках, она пала на землю живьем, как старый Ирод, пожираемая червями», — эти слова принадлежат человеку, никогда не являвшемуся фанатом Рф — сэру Уинстону Черчиллю. Будущий премьер-министр уже тогда поймал — русская трагедия не была конкретно вызвана военными поражениями. «Черви» вправду подточили правительство изнутри. Но ведь внутренняя слабость и истощение после 2-ух с половиной лет тяжелейших боев, к которым оно оказалось готово еще ужаснее иных, были явны хоть какому непредвзятому наблюдающему. Меж тем Англия и Франция упрямо старались не замечать проблем собственного союзника. Восточному фронту надлежало, по их воззрению, только отвлекать как можно больше сил неприятеля, судьба же войны решалась на западе. Может быть, так дело и обстояло, но миллионы воевавших российских таковой подход никак не мог воодушевить. Логично, что в Рф стали с горечью молвить, что «союзники готовы биться до последней капли крови российского солдата».
Самой тяжеленной для страны стала кампания 1915 года, когда немцы решили, что, так как блицкриг на западе не удался, все силы следует кинуть на восток. Как раз в это время русская армия испытывала чертовскую нехватку боеприпасов (предвоенные расчеты оказались ниже реальных потребностей в сотки раз), и пришлось защищаться и отступать, считая каждый патрон и платя кровью за провалы в планировании и снабжении. В поражениях (а в особенности тяжело приходилось в боях с отлично организованной и обученной германской армией, не с турками либо австрийцами) обвиняли не только лишь союзников, да и бесталантное командование, сказочных изменников «на самом верху» — на данной теме повсевременно игралась оппозиция; «неудачливого» царя. К 1917 году почти во всем под воздействием социалистической пропаганды в войсках обширно распространилось представление, что бойня прибыльна имущим классам, «буржуям», и они специально длят ее. Многие наблюдатели отмечали феноминальное явление: разочарование и пессимизм росли по мере удаления от полосы фронта, в особенности очень затронув тыловые части.
Финансовая и соц слабость неизмеримо множила неминуемые тяготы, легшие на плечи обыденных людей. Надежду на победу они утратили ранее, чем многие другие воюющие цивилизации. А ужасное напряжение добивалось такового уровня штатского единства, какое в тогдашней Рф безвыходно отсутствовало. Мощнейший патриотический порыв, охвативший страну в 1914 году, на поверку оказался поверхностным и краткосрочным, а «образованные» классы еще наименее элит западных государств стремились жертвовать жизнью и даже благосостоянием ради победы. Для народа же цели войны, в общем, так и остались дальними и непонятными
Позднейшие оценки Черчилля не должны вводить в заблуждение: союзники восприняли февральские действия 1917 года с огромным энтузиазмом. Многим в либеральных странах казалось, что, «сбросив ярмо самодержавия», российские начнут защищать обретенную свободу еще больше рьяно. На самом же деле Временное правительство, как понятно, не сумело установить и подобия контроля над положением дел. «Демократизация» армии перевоплотился в критериях всеобщей вялости в ее разрушение. «Держать фронт», как рекомендовал Черчилль, означало бы только ускорять разложение. Приостановить этот процесс могли ощутимые успехи. Но отчаянное летнее пришествие 1917 года провалилось, и с этих пор многим стало ясно: Восточный фронт обречен. Совсем упал он после октябрьского переворота. Новое большевистское правительство могло удержаться у власти, только прекратив войну хоть какой ценой, — и оно заплатило эту неописуемо высшую стоимость. По условиям Брестского мира 3 марта 1918 года Наша родина растеряла Польшу, Финляндию, Прибалтику, Украину и часть Белоруссии — около 1/4 населения, 1/4 обрабатываемых земель и 3/4 угольной и металлургической индустрии. Правда, не прошло и года, как после поражения Германии эти условия закончили действовать, а ужас мировой войны был превзойден ужасом штатской. Но справедливо и то, что без первой не было бы и 2-ой.
Победа. 18 ноября 1918 года. Сбитые французами за всегда войны самолеты выставлены на площади Согласия в Париже. Фото ROGER VIOLLET/EAST NEWS
Передышка меж войнами?
Получив возможность укрепить Западный фронт за счет частей, переброшенных с востока, немцы подготовили и провели весной и летом 1918 года целую серию массивных операций: в Пикардии, во Фландрии, на реках Эна и Уаза. Практически то был последний шанс Центрального блока (Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции): ресурсы его стопроцентно истощились. Но и на этот раз достигнутые успехи так и не привели к перелому. «Неприятельское сопротивление оказалось выше уровня наших сил», — констатировал Людендорф. Последний из отчаянных ударов — на Марне, как и в 1914 году, стопроцентно провалился. А 8 августа началось решительное контрнаступление союзников при активном участии новых американских частей. В конце сентября германский фронт в конце концов «посыпался». Тогда же капитулировала Болгария. Австрийцы и турки издавна находились на грани катастрофы и удерживались от заключения сепаратного мира только под давлением собственного более сильного союзника.
Этой победы ожидали длительно (и стоит увидеть, что Антанта, по привычке преувеличивая силы противника, не подразумевала достигнуть ее так стремительно). 5 октября германское правительство обратилось к президенту США Вудро Вильсону, не один раз выступавшему в миротворческом духе, с просьбой о перемирии. Но Антанте уже нужен был не мир, а полная капитуляция. И только 8 ноября, после того как в Германии вспыхнула революция и Вильгельм отрекся, немецкую делегацию допустили в штаб главнокомандующего Антанты — французского маршала Фердинанда Фоша.
Чего вы желаете, господа? — не подав руки, спросил Фош.
Мы желаем получить ваши предложения о перемирии.
О, у нас нет никаких предложений о перемирии. Нам нравится продолжать войну.
Но нам необходимы ваши условия. Мы не можем продолжать борьбу.
Ах, так вы, означает, пришли просить о перемирии? Это другое дело.
1-ая глобальная война официально завершилась через 3 денька после чего, 11 ноября 1918 года. В 11 часов по Гринвичу в столицах всех государств Антанты прозвучал 101 выстрел орудийного салюта. Для миллионов людей эти залпы означали давно ожидаемую победу, но многие уже тогда готовы были признать их траурным поминанием погибшего Старенького мира.
Хронология войны
Все даты даны по григорианскому («новому») стилю
28 июня 1914 г. Боснийский серб Гаврило Принцип убивает в Сараево наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его супругу. Австрия предъявляет ультиматум Сербии
1 августа 1914 г. Германия заявляет войну Рф, заступившейся за Сербию. Начало мировой войны
4 августа 1914 г. Германские войска вторгаются в Бельгию
5-10 сентября 1914 г. Схватка на Марне. К финалу битвы стороны перебежали к позиционной войне
6—15 сентября 1914 г. Схватка в Мазурских болотах (Восточная Пруссия). Тяжелое поражение российских войск
8—12 сентября 1914 г. Российские войска занимают Львов, 4-ый по величине город Австро-Венгрии
17 сентября — 18 октября 1914 г. «Бег к морю» — союзнические и германские войска пробуют обойти друг дружку с фланга. В итоге Западный фронт протягивается от Северного моря через Бельгию и Францию до Швейцарии
12 октября — 11 ноября 1914 г. Немцы пробуют прорвать оборону союзников у Ипра (Бельгия)
4 февраля 1915 г. Германия заявляет об установлении подводной блокады Великобритании и Ирландии
22 апреля 1915 г. У города Лангeмарк на Ипре германские войска в первый раз используют отравляющие газы: начинается 2-ое схватка у Ипра
2 мая 1915 г. Австро-германские войска прорывают российский фронт в Галиции («Горлицкий прорыв»)
23 мая 1915 г. Италия вступает в войну на стороне Антанты
23 июня 1915 г. Российские войска оставляют Львов
5 августа 1915 г. Немцы берут Варшаву
6 сентября 1915 г. На Восточном фронте российские войска останавливают пришествие германских войск у Тернополя. Стороны перебегают к позиционной войне
21 февраля 1916 г. Начинается схватка под Верденом
31 мая — 1 июня 1916 г. Ютландское схватка в Северном море — основная битва военных флотов Германии и Великобритании
4 июня — 10 августа 1916 г. Брусиловский прорыв
1 июля — 19 ноября 1916 г. Схватка на Сомме
30 августа 1916 г. Гинденбург назначается начальником Генерального штаба германской армии. Начало «тотальной войны»
15 сентября 1916 г. В процессе пришествия на Сомме Англия в первый раз применяет танки
20 декабря 1916 г. Президент США Вудро Вильсон направляет участникам войны нотку с предложением начать мирные переговоры
1 февраля 1917 г. Германия заявляет о начале полной подводной войны
14 марта 1917 г. В Рф в процессе начавшейся революции Петроградский Совет издает приказ № 1, положивший начало «демократизации» армии
6 апреля 1917 г. США объявляют войну Германии
16 июня — 15 июля 1917 г. Неудачное российское пришествие в Галиции, начатое по приказу А.Ф. Керенского под командованием А.А. Брусилова
7 ноября 1917 г. Большевистский переворот в Петрограде
8 ноября 1917 г. Декрет о мире в Рф
3 марта 1918 г. Брестский мирный контракт
9-13 июня 1918 г. Пришествие германской армии под Компьеном
8 августа 1918 г. Союзники перебегают на Западном фронте в решительное пришествие
3 ноября 1918 г. Начало революции в Германии
11 ноября 1918 г. Компьенское перемирие
9 ноября 1918 г. В Германии провозглашена республика
12 ноября 1918 г. Правитель Австро-Венгрии Карл I отрекается от престола
28 июня 1919 г. Германские представители подписывают мирный контракт (Версальский мир) в Зеркальном зале Версальского дворца под Парижем
Мир либо перемирие
«Это не мир. Это перемирие на 20 лет», — пророчески охарактеризовал Фош заключенный в июне 1919-го Версальский контракт, который закрепил военный триумф Антанты и поселил в душах миллионов германцев чувство унижения и жажду реванша. Почти во всем Версаль стал данью дипломатии ушедшей эры, когда в войнах еще были бесспорные фавориты и побежденные, а цель оправдывала средства. Многие европейские политики упрямо не желали до конца понять: за 4 года, 3 месяца и 10 дней величавой войны мир поменялся до неузнаваемости.
Меж тем еще до подписания мира кончившаяся бойня вызвала цепную реакцию катаклизмов различного масштаба и силы. Падение самодержавия в Рф, заместо того чтоб стать триумфом демократии над «деспотизмом», привело ее к хаосу, Штатской войне и становлению уже нового, социалистического деспотизма, пугавшего западных буржуа «мировой революцией» и «уничтожением эксплуататорских классов». Российский пример оказался заразным: на фоне глубочайшего потрясения людей прошлым ужасом восстания вспыхнули в Германии и Венгрии, коммунистические настроения окутали миллионы обитателей и во полностью либеральных «респектабельных» державах. В свою очередь, стремясь воспрепятствовать распространению «варварства», западные политики поторопились опереться на националистические движения, которые казались им более управляемыми. Распад Русской, а потом Австро-Венгерской империй вызвал реальный «парад суверенитетов», и фавориты юных государственных стран показывали схожую неприязнь и к довоенным «угнетателям», и к коммунистам. Но мысль такового абсолютного самоопределения, в свою очередь, оказалась бомбой медленного действия.
Очевидно, многие на Западе признавали необходимость сурового пересмотра миропорядка с учетом уроков войны и новейшей действительности. Но благие пожелания очень нередко только прикрывали эгоизм и близорукое упование на силу. Сходу после Версаля ближний советник президента Вильсона полковник Хаус отмечал: «По-моему, это не в духе новейшей эпохи, которую мы клялись создать». Вобщем, и сам Вильсон, один из основных «архитекторов» Лиги Наций и лауреат Нобелевской премии мира, оказался заложником прежней политической ментальности. Как и остальные убеленные сединами старцы — фавориты стран-победительниц, — он был склонен про
