Журнал Science опубликовал серию обзорных и теоретических статей, посвященных связи генов и поведения. Последние данные генетики и нейробиологии указывают на сложность и неоднозначность этой связи. Гены влияют даже на такие сложные аспекты человеческого поведения, как семейные и общественные дела и политическая деятельность. Но существует и обратное воздействие поведения на работу
Журнал Science опубликовал серию обзорных и теоретических статей, посвященных связи генов и поведения. Последние данные генетики и нейробиологии указывают на сложность и неоднозначность этой связи. Гены влияют даже на такие сложные аспекты человеческого поведения, как семейные и общественные дела и политическая деятельность. Но существует и обратное воздействие поведения на работу генов и их эволюцию.
Гены влияют на наше поведение, но их власть не безгранична
Отлично понятно, что поведение во многом зависит от генов, хотя о суровом детерминизме практически всегда говорить не приходится. Генотип определяет не поведение как таковое, а резвее общее принципы построения нейронных контуров, отвечающих за обработку поступающей инфы и принятие решений, при всем этом эти «вычислительные устройства» способны к обучению и постоянно перестраиваются в течение жизни. Отсутствие четкого и определенного соответствия меж генами и поведением совершенно не противоречит тому факту, что определенные мутации могут поменять поведение стопроцентно определенным образом. Но необходимо держать в голове, что каждый поведенческий признак определяется не одним-двумя, а большущим множеством генов, работающих согласованно. Например, если находится, что мутация в каком-то гене приводит к потере дара речи, это не значит, что «ученые открыли ген речи». Это значит, что они открыли ген, который совместно с множеством других генов нужен для обыденного развития нейронных структур, благодаря которым человек может научиться гласить.
Этот круг тем составляет предмет генетики поведения. В обзорных статьях, размещенных в последнем номере журнала Science, приведен ряд ярких примеров того, как конфигурации отдельных генов могут конструктивно поменять поведение. Например, еще в 1991 году было показано, что, если пересадить небольшой кусочек гена period от мухи Drosophila simulans другому виду мух (D. melanogaster), трансгенные самцы второго вида начинают во время ухаживания исполнять брачную песенку D. simulans.
Другой пример — ген for, от которого зависит активность поиска пищи у насекомых. Ген был впервой найден у дрозофилы: мухи с одним вариантом этого гена ищут корм активнее, чем носители другого варианта. Тот же самый ген, как выяснилось, регулирует пищевое поведение пчел. Правда, тут уже играют роль не различия в структуре гена, а активность его работы (см. ниже): у пчел, собирающих нектар, ген for работает активнее, чем у тех, кто заботится о молоди в улье. Как вышло, что один и тот же ген похожим образом влияет на поведение у так разных насекомых, имеющих совершенно разный уровень интеллектуального развития? Четкого ответа на этот вопрос пока нет. Ниже мы столкнемся и с другими примерами необыкновенного эволюционного консерватизма (стойкости, неизменности) молекулярных устройств регуляции поведения.
Эффект Болдуина: обучение направляет эволюцию
Дела меж генами и поведением совершенно не исчерпываются однонаправленным воздействием первых на 2-ое. Поведение тоже может влиять на гены, при всем этом это воздействие прослеживается как в эволюционном масштабе времени, так и в протяжении жизни отдельного организма.
Изменившееся поведение может вести к изменению обстоятельств отбора и, соответственно, к новому направлению эволюционного развития. Данное явление понятно как «эффект Болдуина» (Baldwin effect) — по имени американского психолога Джеймса Болдуина, который впервой выдвинул эту гипотезу в 1896 году. Например, если появился новый хищник, от которого можно спастись, забравшись на дерево, жертвы могут научиться залезать на деревья, не имея к этому прирожденной (подсознательной) расположенности. Сначала неважно какая особь будет учиться новому поведению в течение жизни. Если это будет продолжаться достаточно продолжительно, те особи, которые быстрее учатся залезать на деревья или делают это более ловко в силу каких-нибудь прирожденных вариантов в строении тела (чуть более цепкие лапы, когти и т. п.), получат селективное преимущество, другими словами будут оставлять больше потомков. Как надо, начнется отбор на способность влезать на деревья и на умение быстро этому учиться. Так поведенческий признак, сначала появлявшийся каждый раз заново в конечном итоге прижизненного обучения, со временем может стать подсознательным (прирожденным) — изменившееся поведение будет «вписано» в генотип. Лапы при всем этом тоже, скорее всего, станут более цепкими.
Другой пример: распространение мутации, позволяющей взрослым людям переваривать молочный сахар лактозу, вышло в тех человеческих популяциях, где вошло в обиход молочное животноводство. Поменялось поведение (люди стали доить скотин, кобыл, овец или коз) — и в конечном итоге обменялся генотип (развилась наследственная способность усваивать молоко в зрелом возрасте).
Эффект Болдуина поверхностно схож с ламарковским механизмом наследования обретенных признаков (результатов упражнения или неупражнения органов), но действует он стопроцентно по-дарвиновски: через изменение вектора естественного отбора. Данный механизм очень важен для понимания эволюции. Например, из него следует, что по мере роста способности к обучению эволюция будет смотреться всё более «целенаправленной» и «осмысленной». Он также позволяет предсказать, что в развитии разума может показаться положительная обратная связь: чем выше способность к обучению, тем выше возможность, что начнется отбор на еще гигантскую способность к обучению.
Соц поведение влияет на работу генов
Поведение влияет также и на работу генов в течение жизни организма. Эта тема кропотливо развивается в статье Джина Робинсона (Gene E. Robinson) из Иллинойского института (University of Illinois at Urbana-Champaign) с соавторами. В работе рассматривается связь меж генами и соц поведением животных, при всем этом особенное внимание уделено тому, как соц поведение (или социально-значимая информация) влияет на работу генома. Это явление начали в деталях изучить сопоставимо не так издавна, но ряд интересных находок уже сделан.
Когда самец зебровой амадины (Taeniopygia guttata) — птицы из семейства ткачиковых — слышит песню другого самца, у него в определенном участке слуховой области переднего мозга начинает экспрессироваться (работать) ген egr1. Этого не происходит, когда птица слышит отдельные тона, белый шум или любые другие звуки — это специфичный молекулярный ответ на социально-значимую информацию.
Песни незнакомых самцов вызывают более сильный молекулярно-генетический ответ, чем щебет старых знакомцев. Не считая того, если самец видит других птиц собственного вида (не поющих), активация гена egr1 в ответ на звук чужой песни оказывается более выраженной, чем когда он сидит в одиночестве. Выходит, что один тип социально-значимой инфы (присутствие сородичей) модулирует реакцию на другой ее тип (звук чужой песни). Другие социально-значимые внешние сигналы приводят к активации гена egr1 в других участках мозга.
Как ни умопомрачительно, тот же самый ген играет важную роль в социальной жизни у рыб. «Элементы» уже писали о сложной общественной жизни и недюжинных умственных способностях аквариумной рыбки Astatotilapia burtoni (см.: Рыбы обладают способностью к дедукции, «Элементы», 30.01.2007). В присутствии доминантного самца-победителя подчиненный самец блекнет и не проявляет интереса к самкам. Но стоит удалить высокорангового самца из аквариума, как подчиненный стремительно преображается, при всем этом меняется не только его поведение, ну и раскраска: он начинает смотреться и вести себя как доминант. Преображение начинается с того, что в нейронах гипоталамуса врубается уже знакомый нам ген egr1. Скоро эти нейроны начинают усиленно создавать половой гормон (gonadotropin-releasing hormone, GnRH), играющий главную роль в размножении.
Белок, кодируемый геном egr1, является транскрипционным фактором, другими словами регулятором активности других генов. Соответственной особенностью этого гена будет то, что для его включения достаточно очень короткосрочного внешнего воздействия (например, 1-го звукового сигнала), и включение происходит очень быстро — счет времени идет на минуты. Другая его особенность в том, что он может оказывать немедленное и очень сильное воздействие на работу многих других генов.
egr1 — далеко не единственный ген, чья работа в мозге определяется соц стимулами. Уже сейчас понятно, что нюансы общественной жизни влияют на работу сотен генов и могут приводить к активизации сложных и многоуровневых «генных сетей».
Это явление изучают, а конкретно, на пчелах. Возраст, в каком рабочая пчела перестает ухаживать за молодью и начинает летать за нектаром и пыльцой, отчасти предопределен на генном уровне, отчасти зависит от ситуации в коллективе (см.: Выявлен ген, регулирующий разделение труда у пчел, «Элементы», 13.03.2007). Если семье не хватает «добытчиков», молодые пчелы определяют это по снижению концентрации феромонов, выделяемых старшими пчелами, и могут перейти к сбору пропитания в более молодом возрасте. Выяснилось, что эти запаховые сигналы меняют экспрессию многих сотен генов в мозге пчелы, и в особенности очень влияют на гены, кодирующие транскрипционные предпосылки.
Очень быстрые конфигурации экспрессии множества генов в ответ на социальные стимулы выявлены в мозге у птиц и рыб. Например, у самок рыб при контактах с привлекательными самцами в мозге активизируются одни гены, а при контактах с самками — другие.
Дела с сородичами могут приводить и к долгим устойчивым изменениям экспрессии генов в мозге, при всем этом эти конфигурации могут даже передаваться из поколения в поколение, другими словами наследоваться фактически совсем «по Ламарку». Данное явление основано на эпигенетических модификациях ДНК, например на метилировании промоторов, что приводит к долговременному изменению экспрессии генов. Было увидено, что если крыса-мать очень заботлива по отношению к своим детям, часто их вылизывает и всячески сберегает, то и ее дочери, скорее всего, будут такими же заботливыми матерями. Думали, что этот признак предопределен на генном уровне и наследуется обыденным образом, другими словами «записан» в нуклеотидных последовательностях ДНК. Можно было еще представить культурное наследование — передачу поведенческого признака от родителей к потомкам способом обучения. Но обе эти версии оказались неверными. В данном случае работает эпигенетический механизм: частые контакты с матерью приводят к метилированию промоторов определенных генов в мозге крысят, а конкретно генов, кодирующих детекторы, от которых зависит реакция нейронов на некоторые гормоны (половой гормон эстроген и гормоны стресса — глюкокортикоиды). Подобные примеры пока единичны, но есть все основания считать, что это только верхушка айсберга.
Гены, мозг и соц поведение связаны сложными отношениями. Эти дела действуют на 3-х временных масштабах: (i) на уровне физиологии — влияя на активность мозга (сплошные полосы), (ii) на уровне развития организма — через экспрессию генов в мозге и эпигенетические модификации (линия из точек), (iii) на эволюционном уровне — через естественный отбор (пунктирная линия). Направление воздействия: розовые стрелки — от соц отношений к изменению функций мозга и поведения, стрелки цвета морской волны — от генов к соц поведению. Изображенные животные (сверху по часовой стрелке): зебровая амадина (T. guttata), цихлида (A. burtoni), медоносная пчела (A. mellifera), дрозофила (D. melanogaster), прерийная полёвка (M. ochrogaster), крыса (R. norvegicus), огненный муравей (S. invicta). Курсивом на фото даны наименования генов, связанных с тем или другим видом публичного взаимодействия. Изображение из обсуждаемой статьи Robinson et al.
Дела меж генами и соц поведением могут быть очень сложными и необыкновенными. У красных огненных муравьев Solenopsis invicta есть ген, от которого зависит число цариц в колонии. Гомозиготные рабочие с генотипом BB не терпят, когда в колонии более одной царицы, и поэтому колонии у их маленькие. Гетерозиготные муравьи Bb охотно ухаживают слету за несколькими самками, и колонии у их получаются большие. У рабочих с разными генотипами очень различаются уровни экспрессии многих генов в мозге. Оказалось, что если рабочие BB живут в муравейнике, где преобладают рабочие Bb, они идут на поводу у большинства и смиряют свои инстинкты, соглашаясь заботиться о нескольких царицах. При всем этом рисунок генной экспрессии в мозге у их становится фактически таким же, как у рабочих Bb. Но если провести обратный опыт, другими словами переселить рабочих Bb в муравейник, где преобладает генотип BB, то гости не меняют собственных убеждений и не перенимают у хозяев нетерпимость к «лишним» царицам.
Таким образом, у самых разных животных — от насекомых до млекопитающих — есть очень сложные и временами во многом похожие друг на друга системы взаимодействий меж генами, их экспрессией, эпигенетическими модификациями, работой нервной системы, поведением и общественными отношениями. Такая же картина наблюдается и у человека.
Нейрохимия личных отношений
Дела меж людьми еще не так издавна казались биологам очень сложными, чтобы серьезно изучить их на клеточном и молекулярном уровне. Тем более что философы, теологи и гуманитарии всегда были рады поддержать подобные опасения. Ну и тысячелетние культурные традиции, испокон веков населявшие эту область разными абсолютами, «высшими смыслами» и другими призраками, так просто не отбросишь.
Но успехи, достигнутые в последние десятилетия генетиками, биохимиками и нейрофизиологами, показали, что исследование молекулярных основ нашей социальной жизни — дело совершенно не безнадежное. О первых шагах в этом направлении ведает статья нейробиологов из Института Эмори (Emory University) Зои Дональдсон и Ларри Янга (Zoe R. Donaldson, Larry J. Young).
Одно из самых интересных открытий состоит в том, что некоторые молекулярные механизмы регуляции публичного поведения оказались на уникальность ограниченными — они есть, фактически не меняясь, сотки миллионов лет и работают с идентичной эффективностью как у людей, так и у других животных. Обыденный пример — система регуляции публичного поведения и общественных отношений с ролью нейропептидов окситоцина и вазопрессина.
Эти нейропептиды могут работать и как нейромедиаторы (другими словами передавать сигнал от 1-го нейрона другому в личном порядке), и как нейрогормоны (другими словами возбуждать слету неограниченное количество нейронов, в том числе расположенных далеко от точки выброса нейропептида).
Окситоцин и вазопрессин — короткие пептиды, состоящие из 9 аминокислот, при всем этом отличаются они друг от друга всего 2-мя аминокислотами. Эти или очень похожие на их (гомологичные, идентичные) нейропептиды имеются чуть ли не у всех многоклеточных животных (от гидры до человека включительно), а появились они более 700 млн лет назад. У этих маленьких белков есть свои гены, при всем этом у беспозвоночных имеется только один такой ген, и, соответственно, пептид, а у позвоночных — два (результат генной дупликации).
У млекопитающих окситоцин и вазопрессин вырабатываются нейронами гипоталамуса. У беспозвоночных, не имеющих гипоталамуса, соответствующие пептиды вырабатываются в схожих (или гомологичных) нейросекреторных отделах нервной системы. Когда крысам пересадили рыбий ген изотоцина (так называется гомолог окситоцина у рыб), пересаженный ген стал работать у крыс не где-нибудь, а в гипоталамусе. Это значит, что не только сами нейропептиды, ну и системы регуляции их экспрессии (включая регуляторные области генов нейропептидов) очень консервативны, другими словами сходны по своим функциям и свойствам у очень далеких друг от друга животных.
У всех изученных животных эти пептиды регулируют общественное и половое поведение, но определенные механизмы их деяния могут очень различаться у разных видов.
Например, у улиток гомолог вазопрессина и окситоцина (конопрессин) регулирует откладку яиц и эякуляцию. У позвоночных исходный ген удвоился, и пути 2-ух получившихся нейропептидов разошлись: окситоцин влияет больше на самок, а вазопрессин — на самцов, хотя это и не суровое правило. Окситоцин регулирует половое поведение самок, роды, лактацию, привязанность к детям и брачному партнеру. Вазопрессин влияет на эрекцию и эякуляцию у разных видов, включая крыс, людей и кроликов, также на злоба, территориальное поведение и дела с женами.
Если девственной крысе ввести в мозг окситоцин, она начинает заботиться о чужих крысятах, хотя в обыкновенном состоянии они ей глубоко безразличны. Напротив, если у крысы-матери подавить выработку окситоцина или перекрыть окситоциновые детекторы, она теряет интерес к своим детям.
Если у крыс окситоцин вызывает заботу о детях вообще, в том числе о чужих, то у овец и людей дело обстоит сложнее: тот же самый нейропептид обеспечивает избирательную привязанность матери к своим детям. Например, у овец под воздействием окситоцина после родов происходят конфигурации в обонятельном отделе мозга (обонятельной луковице), благодаря которым овца запоминает личный запах собственных ягнят, и только к ним у нее развивается привязанность.
У прерийных полевок, для которых характерна строгая моногамия, самки на всю жизнь привязываются к собственному избраннику под действием окситоцина. Скорее всего, в данном случае имевшаяся ранее окситоциновая система формирования привязанности к детям была «кооптирована» для формирования неразрывных брачных уз. У самцов того же вида супружеская верность регулируется вазопрессином, также нейромедиатором дофамином.
Формирование личных привязанностей (к детям или к супругу), по-видимому, является только одним из свойств (проявлений, реализаций) более общей функции окситоцина — регуляции отношений с сородичами. Например, мыши с отключенным геном окситоцина перестают узнавать сородичей, с которыми ранее встречались. Память и все органы чувств у их при всем этом работают нормально.
Одни и те же нейропептиды могут совершенно по-разному действовать даже на представителей близкородственных видов, если их соц поведение очень различается. Например, введение вазопрессина самцам прерийной полевки быстро превращает их в любящих мужей и заботливых отцов. Но на самцов близкого вида, для которого не приемлимо образование крепких семейных пар, вазопрессин такого деяния не оказывает. Введение вазотоцина (птичьего гомолога вазопрессина) самцам территориальных птиц делает их более агрессивными и заставляет больше петь, но если тот же нейропептид ввести самцам зебровой амадины, которые живут колониями и не охраняют собственных участков, то ничего подобного не происходит. Очевидно, нейропептиды не делают тот или другой тип поведения из ничего, а только регулируют уже имеющиеся (на генном уровне обусловленные) поведенческие стереотипы и расположенности.
Этого, но, нельзя сказать про детекторы окситоцина и вазопрессина, которые располагаются на мембранах нейронов некоторых отделов мозга. В упомянутой выше заметке «Любовь и верность контролируются дофамином» рассказывалось о том, что ученые пробовали, воздействуя на дофаминовые детекторы, научить самца немоногамной полевки быть верным супругом, и у их ничего не вышло (я тогда увидел по этому поводу, что «нейрохимия семейных отношений продолжает хранить свои тайны»). Спустя три года (другими словами уже в нынешнем году) нейробиологи все-таки подобрали к этой тайне ключик, и застарелых гуляк превратили в конце концов в верных мужей. Для этого, как выяснилось, достаточно повысить экспрессию вазопрессиновых рецепторов V1a в мозге. Таким образом, регулируя работу генов возопрессиновых рецепторов, можно сделать новейшую манеру поведения, которая в норме не свойственна данному виду животных.
У полевок экспрессия вазопрессиновых рецепторов зависит от некодирующего участка ДНК — микросателлита, расположенного перед геном детектора V1a. У моногамной полевки этот микросателлит длиннее, чем у немоногамного вида. Индивидуальная вариабельность по длине микросателлита коррелирует с индивидуальными различиями поведения (со степенью супружеской верности и заботы о потомстве).
У человека, естественно, изучить всё это еще труднее — кто же позволит проводить с людьми генно-инженерные опыты. Но практически все можно понять и без грубого вмешательства в геном или мозг. Удивительные результаты дало сопоставление индивидуальной изменчивости людей по микросателлитам, расположенным недалеко от гена детектора V1a, с психологическими и поведенческими различиями. Например, оказалось, что длина микросателлитов коррелирует со временем созревания, также с чертами характера, связанными с общественной жизнью — в том числе с альтруизмом. Желаете стать добрее? Увеличте в клетках мозга длину микросателлита RS3 около гена вазопрессинового детектора.
Этот микросателлит влияет и на семейную жизнь. Исследование, проведенное в 2006 году в Швеции, показало, что у юношей, гомозиготных по одному из аллельных вариантов микросателлита (этот вариант называется RS3 334), возникновение романтических отношений вдвое реже приводит к браку, чем у всех других юношей. Не считая того, у их вдвое больше шансов оказаться злополучными в домашней жизни. У дам ничего подобного не найдено: дамы, гомозиготные по данному аллелю, счастливы в личной жизни более других. Но те дамы, которым достался супруг с «неправильным» вариантом микросателлита, обычно недовольны отношениями в семье.
У носителей аллеля RS3 334 найдено еще несколько соответственных особенностей. Их толика повышена среди людей, страдающих аутизмом (основной симптом аутизма, как понятно, это неспособность нормально говорить с другими людьми). Не считая того, оказалось, что при разглядывании чужих лиц (например, в тестах, где нужно по выражению лица отыскать настроение другого человека) у носителей аллеля RS3 334 сильнее возбуждается миндалина (amygdala) — отдел мозга, обрабатывающий социально-значимую информацию и связанный с такими чувствами, как кошмар и недоверчивость (см. ниже).
Подобные исследования начали проводить только не так издавна, поэтому многие результаты нуждаются в дополнительной проверке, но общая картина начинает прорисовываться. Похоже, что по душе воздействия окситоциновой и вазопрессиновой систем на дела меж особями люди не очень отличаются от полевок.
Вводить нейропептиды живым людям в мозг затруднительно, а внутривенное введение дает совсем другой эффект, потому что эти вещества не проходят через гематоэнцефалический барьер. Но в один момент оказалось, что можно вводить их перназально, другими словами капать в нос, и эффект выходит примерно таким же, как у крыс при внедрении прямо в мозг. Пока непонятно, почему так выходит, и похожих исследований пока проведено совсем малость, но результаты, все таки, впечатляют.
Когда мужчинам капают в нос вазопрессин, лица других людей начинают им казаться менее дружелюбными. У дам эффект обратный: чужие лица становятся приятнее, и у самих испытуемых мимика становится более дружелюбной (у юношей — напротив).
Опыты с перназальным введением окситоцина проводили пока только на мужчинах (с дамами это делать опаснее, так как окситоцин очень влияет на женскую репродуктивную функцию). Оказалось, что у юношей от окситоцина улучшается способность обдумывать настроение других людей по выражению лица. Не считая того, мужчины начинают чаще глядеть собеседнику в глаза.
В других опытах нашелся очередной удивительный эффект перназального введения окситоцина — повышение доверчивости. Мужчины, которым ввели окситоцин, оказываются более щедрыми в «игре на доверие» (этот стандартный психологический тест описан в заметке Доверчивость и благодарность — наследственные признаки, «Элементы», 07.03.2008). Они дают больше средств собственному партнеру по игре, если партнер — живой человек, но щедрость не возрастает от окситоцина, если партнером является компьютер.
Два независимых исследования показали, что введение окситоцина может приводить и к вредным для человека последствиям, потому что доверчивость может стать излишней. Обыденный человек в «игре на доверие» становится менее щедрым (доверчивым) после того, как его доверие один раз было обмануто партнером. Но у юношей, которым закапали в нос окситоцин, этого не происходит: они продолжают слепо доверять партнеру даже после того, как партнер их «предал».
Если человеку сказать неприятное известие, когда он глядит на чье-то лицо, то это лицо позже будет ему казаться менее привлекательным. Этого не происходит у юношей, которым закапали в нос окситоцин.
Начинает проясняться и нейрологический механизм деяния окситоцина: оказалось, что он подавляет активность миндалины. По-видимому, это и приводит к снижению недоверчивости (люди перестают бояться, что их обманут).
По мнению исследователей, перед обществом скоро может встать целая серия новых «биоэтических» заморочек. Следует ли разрешить торговцам распылять в воздухе вокруг собственных товаров окситоцин? Можно ли прописывать окситоциновые капли разругавшимся супругам, которые хотят сохранить семью? Имеет ли право человек перед вступлением в брак выяснить аллельное состояние гена вазопрессинового детектора у собственного напарника?
Пока суд да дело, окситоцин продается в хоть какой аптеке. Правда, только по рецепту доктора. Его вводят роженицам внутривенно для усиления маточных сокращений. Как мы помним, он регулирует и роды, и откладку яиц у моллюсков, и многие другие аспекты репродуктивного поведения.
Политологам пора учить биологию
Аристотель, которого считают основоположником научной политологии, называл человека «политическим животным». Но до самых недавних пор политологи не рассматривали серьезно возможность воздействия био обстоятельств (таких как генетическая вариабельность) на политические процессы. Политологи разрабатывали свои собственные модели, учитывающие 10-ки различных социологических черт, но даже самые сложные из этих моделей могли объяснить наименее трети наблюдаемой вариабельности поведения людей во время выборов. Чем объясняются другие две трети? Похоже, ответ на этот вопрос могут дать генетики и нейробиологи.
1-ые научные данные, указывающие на то, что политические взгляды отчасти зависят от генов, были получены в 1980-е годы, но поначалу эти результаты казались непонятными. Убедительные доказательства наследуемости политических убеждений, также других принципных личных черт, влияющих на политическое и экономическое поведение, удалось получить в последние 3–4 года в процессе исследования близнецов.
Эти исследования показали, что политические пристрастия в важной мере являются наследственными, но они ничего не произнесли о том, какие непосредственно гены влияют на эти пристрастия. В этом направлении пока сделаны только самые 1-ые шаги. Удалось найти ряд корреляций меж политическими взглядами и аллельными вариантами генов. Например, вариабельность гена, кодирующего дофаминовый детектор DRD2, коррелирует с приверженностью той или другой политической партии. Правда, эти результаты являются предварительными и нуждаются в проверке.
«Политическое мышление», по-видимому, является одним из принципиальных свойств публичного разума (см.: Найдено ключевое различие меж человеческим и обезьяньим разумом, «Элементы», 13.09.2007). В каждодневной жизни нам (как и другим приматам) постоянно приходится решать задачи «политического» характера: кому можно доверять, а кому нет; как вести себя с разными людьми зависимо от их положения в общественной иерархии; как повысить свой собственный статус в этой иерархии; с кем заключить альянс и против кого. Нейробиологические исследования показали, что при решении похожих задач возбуждаются те же самые участки мозга, что и при обдумывании глобальных политических заморочек, вынесении суждений о том или ином политическом деятеле, партии и т. п.
Но это наблюдается только у людей, разбирающихся в политике, — например, у убежденных сторонников Демократической или Республиканской партии в США. Демократы и республиканцы употребляют для генерации политических суждений одни и те же «социально-ориентированные» участки мозга. Если же попросить высказаться о гос политике людей, которые политикой не интересуются, то у их возбуждаются совсем другие участки мозга — те, которые отвечают за решение абстрактных задач, не связанных с человеческими отношениями (например, задач по математике). Это совершенно не значит, что у политически наивных людей плохо работает соц разум. Это значит только, что они не разбираются в гос политике, и потому соответствующие задачи в их сознании попадают в разряд «абстрактных», и социально-ориентированные контуры не задействуются. Нарушение работы этих контуров приемлимо для аутистов, которые могут отлично управляться с абстрактными задачами, но не могут говорить с людьми.
Крупномасштабные политические трудности впервой встали перед людьми совсем не так издавна в эволюционном масштабе времени. Судя по всему, для решения глобальных заморочек мы используем старые, испытанные генетические и нейронные контуры, которые развились в процессе эволюции для регуляции наших отношений с соплеменниками в малеханьких коллективах. А если так, то для понимания политического поведения людей совершенно недостаточно учитывать только социологические данные. Политологам пора соединить свои усилия со спецами по генетике поведения, нейробиологами и эволюционными психологами.
Источники :
1) Gene E. Robinson, Russell D. Fernald, David F. Clayton. Genes and Social Behavior // Science. 2008. V. 322. P. 896–900.
2) Zoe R. Donaldson, Larry J. Young. Oxytocin, Vasopressin, and the Neurogenetics of Sociality // Science. 2008. V. 322. P. 900–904.
3) James H. Fowler, Darren Schreiber. Biology, Politics, and the Emerging Science of Human Nature // Science. 2008. V. 322. P. 912–914.
www.elementy.ru (Александр Марков)
Похожие статьи:
