Момент старта одной из противоракет близкого перехвата 53Т6 А-135 (по систематизации НАТО «Газель»), прикрывающих Столичный промышленный район. За 5 секунд такая ракета подымается на наивысшую высоту — 30 км. Иллюстрация: Soviet Military Power/US DoD
Не так давно, разбирая шкаф с инструментами, я натолкнулся на артефакт 70-х. Это был кулёк с кнопками от пишущей машинки. Буковкы на кнопках латинские, с добавлением знаков «č» и «š».
Такие кнопки снимали с машинок, поставлявшихся из братских социалистических государств. А для чего их нам поставляли и зачем снимали с их кнопки — произнесет только тот, кто жил в Русском Союзе, поразительной стране, где сделали первую систему противоракетной обороны, и где нельзя было достать электронную пишущую машинку, которая печатает русскими знаками. Причём о втором факте знала любая машинистка-надомница, но не ведали ни руководители нашего страны, ни элита более возможного противника. Неосведомленность в этом вопросе чуть не привела к срыву церемонии подписания Контракта об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО). Вобщем, у этого документа к 26 мая 1972-го уже была тяжелая биография. О ее подробностях мне поведали конкретные участники тех событий.
Стрельба снарядом по снаряду
Новый продукт для дипломатичного торга с янки появился у нас 4 марта 1961 года. В тот денек на Сары-Шаганском полигоне неподалеку от озера Балхаш противоракета сбила боеголовку баллистической ракеты «Р-12». Тесты проходили напряжённо. После старта мишени управляющий системой наведения ракет компьютер завис. Тогда это называли авост — аварийный останов программки. ЭВМ запустили опять, она «засекла» цель, высчитала точку перехвата и выдала команду «пуск». На экзекуцию с ракетой ушло 145 секунд. От сбитой боеголовки остались носовой конус, шпангоут и железная плита весом 500 кг — имитатор ядерного заряда. Одни смотрели на эти останки и гласили: «Здорово!» Другие отвечали: «Здорово-то здорово. Но ещё один таковой запуск, и нас унесут с инфарктами».
Далее последовало очевидное отягощение. Удачные тесты обещали большой бюджет и высочайший статус. Генеральный конструктор и творец системы ПРО Григорий Кисунько (1918–1998) был от темы отстранён, новым орудием занялись люди половчей. Систему ПРО приняли на вооружение, хотя ещё многие годы она зависала в процессе учений и пропускала половину мишеней, направленных в защищаемую зону. Вроде бы то ни было, Кисунько попал в ракету ракетой, что америкосы смогли повторить исключительно в 1982 году.
Ужас и скупость
Стало понятно, что вокруг Москвы сооружается оборонительное кольцо ПРО. Министр обороны США Роберт Макнамара (Robert Strange McNamara), играя в шахматы с русским послом Анатолием Добрыниным, закинул удочку: «Мы задумывались, ваше кольцо — это пропаганда, а оказывается, вы это серьёзно. Придется начать ответную программку. А что если нам с вами не строить ПРО? Давайте сэкономим на военных расходах».
Русская противоракета А-350 по дороге на парад, 1982 год. В первый раз А-350 была продемонстрирована на параде 7 ноября 1964 года. Её возникновение было поначалу воспринято американской стороной как пропаганда, а потом вызвало к жизни идею ограничения гонки вооружений. Фото из архива US DoD
Предложение обсудили на Политбюро. Последовала официальная и неофициальная реакция. На весь мир устами председателя Совета Министров Алексея Косыгина (1904–1980) было сказано: «Как вообщем можно гласить о воспрещении противоракетной обороны? Это оборонительное орудие. Только агрессор может к этому призывать». Неофициально начались консультации с американской стороной о процедуре переговоров. И недаром. Пред нами тоже встала серьёзная неувязка. Со времён Карибского кризиса америкосы не сомневались, что Русский Альянс лидирует и по числу стратегических ракет, и по числу ядерных боезарядов. Они лихорадочно нарабатывали делящиеся материалы для боеголовок, собирали новые ракеты и при своём богатстве так разогнались, что к 1967 году СССР в стратегических вооружениях отставал на порядок. Генри Киссинджер (Henry Alfred Kissinger), госсекретарь США при Никсоне (Richard Milhous Nixon, 1913–1994), утверждает, что додумывался об этом. Как мне довелось от него услышать:
[Мысль о таком отставании] всегда исключали в правительстве США. А я был убеждён, что Русский Альянс намного слабее, чем гласили наши ассистенты и советники. Мне не верилось, что страна, в какой всё так плохо скооперировано в почти всех отношениях, может быть отлично организована в отношении военном.
«Всех посажу!»
Преумножает либо нет Киссинджер свою прозорливость, но тогда были суровые опаски, что америкосы по правде догадаются. Ведущий переговорщик МИДа по разоружению Олег Гриневский ведает, что Брежнев (1907–1982), провожая первую нашу делегацию на переговоры, пригрозил: «Проболтаетесь — всех посажу на Лубянку».
Итак, предстояло поменять сокращение ПРО у нас на ограничение производства боеголовок у янки. Причём гласить, сколько у нас ракет, ни при каких обстоятельствах было нельзя. Вобщем, этой числа дипломаты всё равно не знали и поэтому проболтаться не могли. Потому чтоб в русской делегации были люди, компетентные в военном деле: на переговоры за предел в первый раз выслали огромную группу военных. Самым высокопоставленным из их был зам. начальника Генштаба генерал-полковник Николай Огарков (1917–1994). Сначала военные ехали в гражданском под видом служащих МИДа, скрывая принадлежность к вооруженным силам из суждений секретности.
Маскарад завершился в отеле под Веной. Директор гостиницы в 1-ые же день додумался, кто у нас по сути военный. Всех вычислили горничные. Днем истинные дипломаты ушли, просто бросив свою кровать разобранной, как это делают в гостиницах. А военные заправили кровати — всё по уставу.
Обе стороны подозревали собственных переговорщиков. Гриневский, к примеру, прогуливался на встречи с замаскированным под одежкой подслушивающим устройством:
Эта сбруя надевалась мне в посольстве в специальной комнате. И к собственному удивлению, уже в 1-ый же денек я нашел, что не могу ни включить, ни выключить это. А что если я сижу в ресторане с Гартхоффом (Реймонд Гартхофф, Raymond Garthoff — визави Гриневского с американской стороны. — М.Ш.), и вдруг она начнёт пищать? Я даже не смогу ничего сделать.
Позже, когда Гриневский и опекавшие делегацию сотрудники КГБ сдружились, ему дали слушать запись разговора и он поразился мерзкой слышимости: «Там же свист один». Фактически, ему дали слушать запись поэтому, что не всё удалось расшифровать и товарищи просили объяснить непонятные места.
Работа чисто доверительного канала Добрынин (слева) — Киссинджер (справа). Фото: National Security Archive, меж 1969 и 1972 годами.
Киссинджеру военные мешали больше, чем лазутчики:
Была у российских одна древняя подлодка, такая гулкая, что в Нью-Йорке было слышно, когда она выходила из мурманского порта. Так адмиралы принудили меня добиваться списания этой лодки заместо того, чтоб выторговать что-то поновее… Военные всегда готовятся к наихудшему варианту, как если б все сошли с разума. И это было достаточно удивительно поэтому, что установленные ограничения соответствовали нашей тогдашней вооружённости и не распространялись на новое орудие. Все же, когда мы достигнули соглашения и установили этот предел, нашлись военные, которые были против.
Как дурачились Политбюро
В финишной стадии переговоры шли меж Киссинджером, имевшим возможности лично от президента Никсона, и Брежневым. В то время Леонид Ильич полностью приемлимо себя ощущал, его только истязала бессонница. Он держал в голове все принципиальные детали переговоров и работал совершенно хорошо. Но ему было трудней, чем южноамериканскому госсекретарю. Над Киссинджером стоял только Никсон, а Брежнев после каждого раунда переговоров был должен отчитаться в Политбюро, и мог продолжать только с одобрения всех его членов, включая военных и разведчиков. Добрынин ведает, что Киссинджеру приходилось даже помогать Брежневу. На доверительной встрече с русским послом он гласил:
По этому вопросу я уступить не могу, сам понимаешь. А вот по этим двум ты потихоньку Брежневу скажи, если он на меня нажмет в Москве, я приму.
Далее Добрынин вспоминает:
Я, естественно, телеграмм не писал, гласил самому Брежневу устно. Больше никому. Ну, шли переговоры. Брежнев здесь с сладкоречием по вопросам, которые не проходили, шумел: «Как так! Я не могу уступить! Что вы желаете? Это принципиально для меня… бу-бу-бу!» В общем, закатывал сцену такую. Ну, позже Киссинджер гласит: «Ладно, уверили, отлично, я согласен. Я надеюсь, вы мне где-нибудь уступите ещё». Он гласил, не уточняя, но он запоминал. Так что при случае отыгрывал для себя капитал. А позже Брежнев приходил на Политбюро и всем ярко говорил, как он дожал Киссинджера. Вот там Добрынин с ним месяц целый посиживал, не мог провести два пт, а я вот достигнул.
Испытание противоракеты, предположительно 53Т6. Сары-Шаган, 5 ноября 2006 года. Фото: Министерство обороны Русской Федерации
Катание как часть «коварного русского плана»
В мае 1972-го имели место именитые эпизоды с катанием американских гостей на автомобиле. Сам Киссинджер гласит об этом так:
У Брежнева была соответствующая черта: он обожал запугать янки до погибели. Когда я был в Завидово, он катал меня на американской машине с неописуемой скоростью. Я был убеждён: случись что, мы погибнем оба. Там не было ремней. Да, он ездил на невообразимой скорости и позднее, когда приезжал президент Никсон. Брежнев катал его на высокоскоростном катере рядом с этим же домом. И в обоих случаях это было жутко. Мы с Никсоном обычно гласили друг дружке: если русский президент пробует нас так испугать ещё до переговоров, то навряд ли это даст нам гибкости, когда переговоры по правде начнутся.
В этих катаниях учавствовал ещё и 3-ий человек — переводчик Виктор Суходрев. Он-то и говорил мне, что им предшествовало. Все дело началось с сильного запоздания Брежнева после обеденного перерыва:
Брежнева нет 40 минут, час, три часа, четыре часа. Киссинджер начинает волноваться. Он же не может нескончаемо ожидать, у него один денек остаётся, а ещё много вопросов нерешённых. Но выясняется, что Брежнев до и после обеда наглотался снотворных пилюль, и его не могут и не желают его сторожи будить. В конце концов он выходит от себя, будто бы с тяжёлого похмелья, очень заспанное лицо и даже чуть-чуть посапывает. И вот он гласит: «Генри, Генри, знаешь что: перед тем, как сесть за стол, давай мы проедемся на катере. У меня здесь новый катер есть шикарный». Практически через минутку либо две подкатывает шикарный «Роллс-Ройс», подарок из Великобритании. Леонид Ильич сдвигает с места водителя, сам садится за руль. Киссинджер садится рядом, я вспять. И в этом состоянии, оно будто бы в боксе именуется «грогги», на одичавшей скорости запускает машину, так что перескакивает через бордюрный камень, делает поворот на лесную неширокую дорогу, ведомую к берегу водохранилища и гонит к причалу. И слава богу, что там неподалеку. Останавливается у причала, там уже стоит тот катер, новое достижение нашей судостроительной индустрии в купе с военно-морской. Брежнев Киссинджера сажает на пассажирское сидение, сам садится за руль, и снова же на обезумевшой скорости мы с места рвём в карьер, да ещё в какой карьер! Он делал резкие повороты, причём когда он их делал несколько попорядку, он поднимал волну, и эта волна через окно водителя попадала в меня — в общем, я был влажным с ног до головы. Ну, так минут приблизительно пятнадцать–20 мы колесили по этому водохранилищу на обезумевших оборотах. Брежнев был весел, и я так предполагаю, что он специально это выдумал, чтоб выйти из состояния, в которое сам себя и загнал этими пилюлями.
Ловцы блох
Контракт по ПРО должны были подписывать сразу с ОСВ-1 (Временное соглашение о неких мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений). В конце концов все пункты обоих текстов согласованы. Президент Никсон был должен приехать в Москву и подписать эти документы. Над обоими альтернатами, как именуются тексты 1-го контракта на различных языках, работала группа «блохоловов». Они добивались четкого соответствия 2-ух текстов. Все слова и словосочетания обязаны иметь однообразный смысл. Скажем, Андрей Громыко (1907–1982), большой знаток и любитель британского языка, настаивал на том, чтоб убрать из южноамериканского текста слово «control» применительно к ракетам. В британском это слово значит и «контроль», и «инспекцию». Ни о какой «инспекции» наших ракет южноамериканскими военными в 1972 году не могло быть и речи. И Громыко добивался въедчиво инспектировать каждое слово, чтоб не осталось нерентабельных для нас разночтений.
Естественно, в последний момент обнаружились «блохи». Их было больше в британском тексте. Окончательное согласование проходило на Смоленской площади, в мидовском кабинете № 1003. Южноамериканские дипломаты привезли с собой пишущую машинку, чтоб перепечатать несколько страничек.
Поначалу южноамериканская вилка не подошла к нашей розетке. Гриневский говорил позже, что согнул из скрепки подобие переходника, воткнул в розетку — и машинка с шумом и искрами перегорела. Второпях позабыли о разнице: у янки в сети напряжение 110 вольт, а у нас — 220.
Позвонили машинистке из южноамериканского посольства, попросили её привезти машинку. Церемонию подписания назначили на 6 часов вечера. Время приближалось к 6, а машинистки ещё не было. Перенесли церемонию на 21 час. В Кремле начался праздничный обед, который собирались давать после подписания. Вот уже обед завершился, а машинистки всё нет. Оказалось, она спутала и поехала не в МИД, а в расположенный рядом с ним «Спасо-хаус», резиденцию южноамериканского посла на Спасопесковской площадке.
Высочайшие договаривающиеся стороны не понимали, где взять машинку, которая печатает английскими знаками. А решение стояло готовое по адресу: улица Пушкинская (сейчас Большая Дмитровка), дом 23/8. Это был магазин, где продавались электронные пишущие машинки. Естественно, такая машинка с русскими знаками была ужасным недостатком. Обычно под конец месяца в магазине толпилась очередь, даже если продукта не было. Записывались в ожидании его возможного возникновения. На вопрос «а будет ли?» непроницаемый торговец отвечал: «Ждите». Зато прилавок ломился от ГДРовских «Роботронов» с латинской клавиатурой, и они стояли никому не нужные. Их брали разве что с горя, заказывая умельцам перепайку литер на российские и подмену кнопок. И вот 26 мая 1972 года произошёл как раз тот случай, когда в русском магазине была в свободной продаже отменная, доступная и прямо-таки нужная техника. Только наши непростые герои об этом не подозревали.
Давно ожидаемая церемония 26 мая 1972 года. Момент подписания соглашений по ПРО и ОСВ-1. Фото: White House Photo Office/Byron Schumaker
В конце концов Гриневский произнес Гартхоффу:
Рей, ошибки в южноамериканском тексте. Это ваша вина. Потому давай так. Естественно, отменять подписание из-за нашей глупости нельзя. Подписываем как есть, с ошибками. Ночкой мы текст перепечатаем, и днем ты пойдешь к Никсону либо Киссинджеру, это ваше уже дело там, и переподпишешь у него. А я тогда уже с этим текстом переподписанным приду к Брежневу и буду разъяснять ситуацию.
И оба первых лица 27 мая поставили свои автографы поновой, в отсутствие прессы и свиты. Когда по телеку вы видите хронику подписания текстов контракта о ПРО и временного соглашения об ограничении стратегических вооружений, имейте в виду: это не те документы, которые позже вступили в действие.
Куски прямой речи, выделенные курсивом - это выдержки из интервью, взятых создателем лично.
Миша Шифрин
