Динозавров здесь много. Под Котельничем, близ деревни Рвачи, располагается крупнейшее в Евразии захоронение ископаемых пермского периода, единственный аналог которого плато Кару в Южной Африке.
Котельничский палеонтологический музеи динозавров в Москве — один из двух имеющихся в России (первый — в Москве). Прямо у входа, в предбаннике, разложены какие-то прикрытые тканью глыбы. — Скелеты, — нежно кивает на них директор музея. — Скелеты в камне.
Директора зовут Альберт Хлюпин. У него круглое доброе лицо, чуть вздернутый нос, чуть смеющиеся глаза и чуть удивленные брови. Он похож на Шурика из «Операции Ы», только без очков. Это он собрал уникальную коллекцию местных динозавров. Это он организовал музей.
— Канадцы предлагали за скелет этого парейазавра огромные деньги. Один такой скелет может стоить от ста пятидесяти тысяч долларов. Но мы не отдали. Это гордость России!
— У нас гораздо больше экспонатов, чем вы видите здесь, но остальные не помещаются, — говорит Хлюпин энергично-приподнято. — Все экспонаты очень ценные, некоторые уникальные, таких нет больше нигде. Наша коллекция регулярно ездит по России и по всему миру, в Кремле у нас был целый зал... Ну а здесь очень маленькое помещение, поэтому показать глобальную эволюцию мира сложно.
Но со временем все наладится. Нам спешить некуда, у нас позади вечность, — директор обводит широким жестом скелеты. — И впереди тоже вечность. Вопросы есть? Вопросов у них нет.
ни уже под нами, — говорит Хлюпин.
Мы едем в деревню Рвачи. Под нами, на глубине шестидесяти метров, — они. Динозавры.
— Здесь были субтропики, - говорит Хлюпин. За окном осенняя хмарь. Мелькают кривые
лачуги, заброшенные заводы, бетонные блоки, гнилые заборы. Как-то вдруг раз — и доходит: эти твари здесь жили. Здесь были субтропики. Здесь было тепло и комфортно. Здесь росли пихты, и динозавры их кушали — тогда, двести пятьдесят миллионов лет назад...
Дорога кончается, по крайней мере та, по которой может проехать такси. Дальше только пешком или на вездеходе. Вездехода у нас нет.
Мы бредем по деревне Рвачи, утопая по щиколотку в грязи. В деревне четыре избы. Три из них догнивают, полулежа на мокрой траве, а в одной до сих пор живут.
— Кто живет?
— Две женщины. Вдова Галина и ее мать, которую зовут Бабка. Они всегда пускают к себе палеонтологов.
Мы тоже заходим — погреться и попить чаю, прежде чем спускаться к плато.
-Когда-то здесь был магазин. И поля были. Коровы... Рожь здесь росла, ячмень и овес, — комментирует окружающее Альберт; мы уже допили свой чай и топаем по Рвачам в направлении «туды», к реке. — А теперь только лес и болота. Медведи прямо к домам подходят. Волки подходят. И йети.
— Кто — эти?
— Я говорю: йети. Снежные люди. Недавно целое семейство здесь видели. Самца, самку и детеныша.
— Кто видел?!
— Местные жители... Я-то лично снежных людей не встречал, но знаю про них много. Потому что мой хороший знакомый — ученый из Кирова — серьезно их изучает. Он каждое лето уходит в леса... Леса у нас, кстати, жутко комариные, но репеллентами от комаров он не пользуется, чтобы запахом йети не спугнуть.
— Как же он спасается от комаров?
— У него есть свой метод. Он заходит в лес, раздевается догола и дает комарам себя искусать. Где-то сутки ему очень плохо, он весь опухает, зато потом — все в порядке. Они его больше не трогают. Да и он уже укусов не чувствует. Ходит себе спокойно, расставляет видео- и фотоловушки для снежных людей...
— И как, попадаются?
— Нет, — с грустью признает Хлюпин. — Не попадаются. Очень уж осторожные. Так-то он их видел, этот ученый, а вот сфотографировать — ну никак... А вообще тут у нас много аномалий. Случаются ахрономиражи — от слова «хронос», «время», — ну то есть видения из других времен. НЛО висят в небе часами... Вот она, Вятка.
Мы стоим у обрыва. Внизу — река цвета ртути. Наверху — плотно утрамбованное оловянными тучами небо; если там и есть НЛО, при такой облачности не разглядеть... На том берегу реки густой среднерусский лес, а за лесом — завод по переработке химического оружия. На этом берегу, прямо под нами — то самое плато динозавров, ярко-красное и бугристое, как иллюстрация к книжке про Марс.
Мы идем по скользкой красной глине. Снизу пейзаж выглядит еще более марсианским, невозможным, нездешним, чем оттуда, с вершины. Соколья гора на срезе коричнево-алая. И вся такая слоистая, точно кусок вяленого старого мяса, оторванный от чьей-то гигантской туши. Гора, которая раньше была дном реки...
— ...Ну так вот, животные кушали и при этом тонули. Застревали в этих природных ловушках, не могли выбраться из топкой глины и оставались замурованными в ней на века... Все это повторялось сотни, тысячи раз. Болото становилось пустыней, пустыня становилась болотом, животные снова тонули... С одной стороны, животных, конечно, жалко. С другой стороны — в результате мы имеем уникальные целые скелеты, сохранившиеся благодаря отсутствию кислорода и бактерий. Состав фауны Котельничского местонахождения уникален. В науке есть даже специальный термин — «котельничское время»...
— ...Очень жаль, что здесь не развит туризм. Специфика глубокой провинции заключается в том, что очень велико сопротивление среды: оставьте нас в покое, оставьте все как есть, да, мы ходим по колено в грязи, и наши предки так ходили, и предки предков ходили, и наши дети так будут ходить... На Западе невозможна ситуация, чтобы не было туризма в местах скопления динозавров. Там все поставлено очень четко. В Швейцарии обнаружили следы динозавра — через пару дней уже был конкурс проектов парка динозавров в этом месте... Динозавры — это ведь модно, это всегда аттракцион. Вот в Чикаго прямо на захоронении динозавров стоит стеклянный прозрачный музей. «Полевой музей Чикаго» называется, — Хлюпин легко взбирается на вершину горы и озирает окрестности.
— Chicago Field Museum, — говорит он вдруг с отменным оксфордским прононсом.
В звенящей тишине Рвачей такой английский звучит как язык дельфинов или послание из далекого космоса.
— Вы где учили английский, Альберт?
— А?.. В Москве. На курсах, в девяностые. Мне повезло: учитель раньше преподавал в Федеральной службе контрразведки... Потом я еще месяц провел в Австралии. Да и вообще езжу по миру — с динозаврами.
— А сами вы...
— А сам я из Кирово-Чепецка. Учился в Кирове в художественном училище, потом увлекся ископаемыми, получил в Москве палеонтологическое образование и в девяностые приехал в Котельнич, к динозаврам. Тут тогда работал кооператив «Каменный цветок» — ну, и я к ним устроился. Они продавали находки за рубеж, хотя нам, простым сотрудникам, говорили, что коммерческой отдачи нету. Что вывозимые экспонаты не продаются. Что рынок переполнен.
— Парейазаврами?
— Ага, ими. Приезжал коммерческий директор с какой-нибудь ярмарки из США и говорил: «Ребята, блин, ну не покупают. Не нужен им наш парейазавр. А мне тащить обратно эту тушу было дико дорого. Я ее там оставил, договорился , что ее будут пока хранить...» На самом деле все прекрасно продавалось. Деньги поступали на личные счета начальства. Но в итоге они не смогли поделить награбленное, и фирма рухнула. Нас всех уволили. К этому времени у меня уже сформировалась небольшая коллекция, которую я от них утаил. И я организовал музей... Вон там видели летающий объект, — Хлюпин указывает рукой в сторону каких-то хибар в отдалении. — Много их здесь. Думаю, это связано с концентрацией ископаемых или с химическими и радиоактивными отходами.
— В смысле — у людей случаются галлюцинации? — я автоматически высматриваю в указанном направлении большой серебристый шар или хотя бы тарелку, но небо пустое и серое.
— В смысле — это может быть своего рода инспекцией со стороны высших сил. Которая проводится в экологически неблагоприятных районах...
— Альберт, вы верите в инопланетян?!
— Ну, я, скажем так, увлекаюсь уфологией.
— Но как же вы сочетаете уфологию с палеонтологией? Мистику с наукой?
— К чему эти узкие разграничения? Для меня и то и другое — наука. И то и другое — загадка. Что мы знаем о динозаврах? Что мы знаем о себе? Обо всех земных творениях?
О творце? Может, это не бог, а пришельцы из других миров? Динозавры и инопланетяне одинаково непознаны...
